Лауренциу Фульга - Звезда доброй надежды

Корбу подтолкнул капитана Новака в бок:

— Твоя очередь.

Но Новак продолжал тупо смотреть вперед.

— Не могу! — пробормотал он, и дрожь охватила его с новой силой.

— Чего не можешь?! — неожиданно закричал Корбу.

— Идти с вами. Идите одни!

— Ты что, спятил?! — Корбу как клещами сжал ему руку. — Лезь, несчастный! Завтра тебя все равно убьют.

— Это почему же?

— А ну тебя к дьяволу! Там объясню.

Они потеряли довольно много времени, прежде чем Новак преодолел свой страх. Разумеется, внешне, так как дрожь и конвульсия в животе настолько его обессилили, что он стал похож на резиновую куклу. Корбу полез вместе с ним. Ему здорово пришлось повозиться, прежде чем он смог перевалить Новака как мешок через ворота. Потом он взобрался и сел верхом на ворота. Ноги его болтались, не ощущая опоры. Пришлось и ему пережить паническое состояние, которое только что испытал капитан Новак.

Голова гудела, глаза застлала полена, все тело обмякло, в животе, казалось, свился змеиный клубок. У него еще было время, и он мог бы отказаться от всей этой затеи. На границе между двумя мирами он понял, что совершил огромную ошибку. Но возвращаться было уже поздно, и прежде всего потому, что этого делать было не для кого. Когда покидает уверенность, воображение пожирает тебя как рак. Жребий был брошен, и Штефану Корбу оставалось лишь спуститься по ту сторону ворот. Ему было безразлично, что будет после этого. Он, как и Новак, подчинился власти Балтазара и не удивлялся тому, что капитан с тем же отчаянием, как и он, преодолел крепко запертые врата судьбы.

Его ждали, как уговорились, под навесом школы.

— Почему задержался? — с нетерпением встретил его лейтенант.

— Мне послышался шум в одной из будок, — обманул Корбу.

— Если еще жив, значит, ничего не было.

— И я так думаю.

— Ну, теперь прощайтесь с Березовкой!

Они стояли, повернувшись лицом к лагерю. Редкие молнии фантастически преображали каменные стены и окружающие их заграждения из колючей проволоки. Затем вновь все погружалось в темную бездну. Им казалось невероятным, что они на свободе, вне мира, откуда еще никто не мог до сих пор бежать. Однако на душе все еще было очень неспокойно. Печать плена давила на душу, а страшная неизвестность, к которой они должны были направиться, смотрела на них своими загадочными глазами.

Первым пришел в себя Балтазар. С неожиданным самообладанием он произнес:

— Наше отсутствие обнаружится на утренней поверке. Девяткин вышлет за нами собак. Но мне кажется, в такой дождь они не помогут. Повертятся туда-сюда перед бараками, и все. Однако по всей зоне объявят тревогу. У Девяткина есть телефоны, а милиции будет не трудно перекрыть наши пути и взять нас. Поэтому мы должны выйти за пределы Горьковской области этой же ночью. Идти сейчас через леса по компасу означало бы попасться наверняка. Не трудно себе представить, что патрули будут нас ждать на каждой опушке. Мой план, как это было и до сих пор, рассчитан на самое неожиданное решение. Пойдем прямо на вокзал. После полуночи идет много товарных поездов. Возможно, что один из тех, на который мы сядем, пойдет прямо на фронт. Если сядем на такой — мы спасены. По крайней мере вырвемся из района Горького. Есть возражения?

Никто не возражал. Да и что тут было возражать…

Поезд шел с большой для товарного состава скоростью, а у беглецов создавалось впечатление, что он ползет медленно, как черепаха. Такой бесконечной казалась им дорога в неизвестность по местам, полным тайн и возможных неожиданностей. Это впечатление можно было сравнить лишь с переходом через джунгли. Им казалось, что за каждым кустом их подкарауливали десятки беспощадных глаз, в укромных уголках вокзалов их поджидала смертельная опасность, со всех концов стягивались вооруженные преследователи.

До сих пор им еще не приходилось встречаться ни с какими трудностями, разве что поведение капитана Новака, но это прошло без последствий. Как только вышли из села, Новака снова затошнило, он стал хвататься за живот, повторяя одни и те же полные отчаяния слова:

— Не могу больше… Оставьте меня… Идите одни… Я сам как-нибудь.

Они рисковали пропустить поезд. С другой стороны, если поймают Новака, находящегося в таком состоянии, он расскажет все. И прежде всего раскроет направление, в котором они бегут. Так что на первой же остановке предупрежденный по телеграфу отряд охраны какой-либо станции схватит их без всякого труда. Из двух зол приходилось выбирать меньшее: они взяли Новака под руки и потащили за собой, словно мешок, матерясь и проклиная его. Им повезло. Поезд подошел к вокзалу в тот момент, когда они, обойдя два вагона, загнанных в тупик, скрылись за насыпью и поджидали его. Поезд замедлил ход, этого было достаточно, чтобы беглецы по очереди схватились за поручни вагона.

Везенье сопутствовало им, словно хороший товарищ в пути. Они попали в пустую тормозную кабину, маленькую, как карцер, но в их положении более гостеприимную, чем дворец. Переоделись, старую одежду свернули в узел, и Балтазар, воспользовавшись тем, что они проезжали по мосту, сбросил его в реку. Они так устали, а нервы были так напряжены, что не могло быть и речи ни о каком длительном бодрствовании. Новак растянулся прямо на полу, положив под голову мешок с продуктами. Остальные двое, заперев дверь кабины, сжавшись, уселись вверху на скамейке.

Сон в этой крохотной темнице овладел ими моментально.

Первым очнулся Штефан Корбу. Страшно болела голова. Воздух в кабине стал тяжелым. Сначала он не мог понять, где находится. В липкой темноте пошарил рукой по стенке кабины, наткнулся на чье-то тело, потом нашел засов и распахнул дверь.

Встреча с новой реальностью ошеломила его. Дождя уже не было, небо, однако, все еще хмурилось, в воздухе висел туман. Мимо проскальзывали незнакомые пейзажи, которые этот утренний час делал еще более причудливыми. Он бросил взгляд на людей, одетых в незнакомую одежду, осмотрел себя сверху донизу с каким-то отвращением за свое сходство с ними из-за украденной одежды и установил связь между своим присутствием в поезде-призраке и невиданными до сих пор, такими величественными, таинственными и пугающими местами, которые он теперь проезжал. Наконец он осознал свое положение.

— Что я наделал? — спросил он себя вслух. — Господи, что я наделал?!

Он мягко опустился на скамейку и, обхватив руками поручни лестницы, впился в них зубами, но металл оказался безразличным и бесчувственным. Он до крови искусал себе губы, но физическая боль не подавила ту, которая шла изнутри. И он снова спросил вслух:

— Что я наделал, господи? Что я наделал?!

Потом вдруг успокоился. Прижавшись щекой к поручням, он блуждающим растерянным взглядом смотрел в туманную бесконечную даль. Даль прояснилась, превратившись в чистое зеркало, в нереальной ясности которого все было видно до мельчайших подробностей. Интуитивные ощущения Штефана Корбу получили фантастическую способность: он смог проникать в тайные уголки бесконечности, которая в определенное мгновение всегда разделяет двух людей на два полюса.