Диан Дюкре - Забытые

Испанцев заставили освободить некоторые блоки для новоприбывших женщин, и тогда они спрятали в соломе, часть которой отдали rubias, маленькие записочки. Мужчинам не так уж тяжело спать на полу при такой влажности, но женщины, откуда бы они ни приехали, заслуживают лучшего.

– Нужно узнать, кто это! – сказала Ева, подумав, что искать испанца гораздо интереснее, чем крысу.

– Ну уж нет! И вообще, это неприлично! Как он смеет? Нужно срочно избавиться…

– От испанца или от записки?

– От записки, конечно! Если ее найдут, что обо мне подумают?

– Я тебя такой еще не видела, – смеется Ева, глядя на Лизу, щеки которой из бледно-розовых анемонов превратились в бордовые пионы.

Другие женщины, прислушиваясь к их разговору, тоже принимаются шарить по тюфякам, перетряхивая их содержимое, на этот раз в поисках любовной записки. Пышка Сюзанна, теряя терпение, переворачивает тюфяк и высыпает его содержимое на пол.

– Я бы взяла этого парня из красных бригад себе! Мужчин и мясо я люблю с кровью, красных.

Прежде Сюзанна жила недалеко от дороги, ведущей из Олорон-Сен-Мари в лагерь Гюрс. Целый год под ее окнами проезжали грузовики с беженцами; все хорошо знали об их тяжелой доле. Несколько недель назад, когда апрельские дожди заливали долину, она из любопытства наблюдала за тем, как усаживают в машины новых заключенных. Их называли «красными», а для деревенских это означало: «убийцы кюре, разбойники». Сюзанне хотелось посмотреть на них.

Один-единственный взгляд может перевернуть всю жизнь. Сюзанна встретилась глазами с Педро. Ученик пилота, он был ранен в бедро, и его лечили в госпитале Коньяка, в Шаранте [41]. Педро сбежал оттуда, но его поймали. Когда он проходил мимо, вместе с тридцатью другими зуавами [42], его тонкие, словно высеченные скульптором черты запали Сюзанне в душу. Его длинные волосы ниспадали на плечи с обеих сторон, словно крылья. Педро посмотрел на Сюзанну, подмигнул ей. Ему нравились крепко сбитые женщины. Сердце Сюзанны забилось быстрее от счастья. Она поправила свои рыжие волосы и махнула ему рукой. Это было так неожиданно. Взгляд испанца был нежным и неописуемо грустным; внезапно в ее душе зародилась любовь. Сюзанна уговорила подружек из долины, тоже ничем не занятых, незамужних, пойти к лагерю и раздавать там одежду и сладости. Стоя возле колючей проволоки, она увидела не ужасных монстров, а обыкновенных мужчин. Мужчин, которые сражались, чтобы поддержать именно это правительство, а не другое. Раздавая лакомства, она расспрашивала испанцев о Педро, но в лагере было более трех сотен мужчин с таким именем, а его фамилии Сюзанна не знала. Охранники начали поглядывать на нее с подозрением. Впрочем, солдаты восемнадцатого пехотного полка из По старались не обращать на нее внимания, а вот другие, из пятьдесят седьмого пехотного полка, сформированного в Бордо, стали ее прогонять. В голове у Сюзанны была тысяча планов, но она понимала, что так ей Педро не найти, и в конце концов пришла к выводу, что сама должна попасть в Гюрс.

Узнав о том, что в Олорон-Сен-Мари приезжает генерал, чтобы лично встретить поезда с «нежелательными», которые должны были прибыть вечером, Сюзанна, уже нацепившая на голову бигуди, пришла поглазеть, что хорошего может предложить Париж. Женщины! И к тому же блондинки! А вдруг они понравятся Педро? Подойдя к генералу, она с силой ударила его в пах и сказала:

– Если нашей армией командуют такие неженки, то неудивительно, что мы проигрываем войну!

Множество женщин, переходящих от перрона к центральному вокзалу, слышали, как генералу нанесли оскорбление, и он не мог не приказать: «Взять ее!» Сюзанну подхватила толпа, и она протиснулась к краю грузовика. Ее сердце билось часто-часто. Подняли красно-белый шлагбаум. Она оказалась в лагере!

Прошло несколько минут, прежде чем утренние сумерки окончательно рассеялись. За это время женщины в бараке испытали противоречивые эмоции. Они не смогли удержаться от смеха, глядя на Сюзанну, в рыжих волосах которой застряла солома. Не найдя в тюфяке весточки от Педро, она с разочарованной миной сделала вывод: «Все они сволочи! Разве стоит ради них жертвовать собой?»

Чуть дальше охранники во французской униформе отчитывают заключенных; проверяют помещения, раздают завтрак. Большой горячий котел с разбавленным кофе, варенье, вода и хлеб – «кусок на человека в сутки», как было сказано в инструкции. Одна буханка предназначена для шестерых. На барак – десять буханок, и этого должно хватить на сутки.

– И это все? Вы думаете, что этого достаточно? – насмешливо интересуется Сюзанна, любившая хорошо поесть.

– Для тех, кто жалуется, есть свежий воздух и холодная вода, – парирует охранник.

Маленький и полный, он, похоже, никогда не знал, что такое лишения. Его акцент, короткие ноги и широкие плечи наводят на мысль о том, что он местный и его подкармливают живущие неподалеку фермеры.

– Посещение туалета обязательно, отключение воды – в девять.

Интересно, знает ли он о существовании глаголов? Ева берет хлеб и начинает ломать его грязными руками. Толстая коричневая корочка трескается. Ева отказывается от этой обязанности и передает хлеб Лизе, которая с энтузиазмом берется за дело, отламывая куски в присутствии пятидесяти девяти женщин, не сводящих глаз с ее рук.

– Этот слишком большой!

– Нет, этот меньше!

– А этот такой крошечный, что его сдует ветром!

Критика сыплется со всех сторон, каждая женщина боится быть обделенной. Дележка хлеба – ответственное занятие, его нужно поручить самой умелой из женщин. Сначала выбор пал на Сюзанну: у нее руки что надо, но она, взяв нож, с такой жадностью смотрит на буханки, что ее кандидатуру тут же снимают. Лиза обходит женщин, все протягивают ей ладони, словно во время медосмотра. Ее взгляд останавливается на гладкой белоснежной руке с аккуратно подстриженными ногтями, вызывающими восхищение. Рука принадлежит худосочной дамочке. Сюзанна одобрительно свистит:

– Женщину с такими руками нужно называть не иначе как «мадам».

Лиза спрашивает у дамочки, как ее зовут.

– Матильда Женевьева де ля… – начинает та, но Сюзанна прерывает ее.

– Вот кто будет делить хлеб! Французской знати уже рубили головы за то, что они весь хлеб забирали себе. Думаю, они усвоили урок!

Матильда Женевьева была француженкой, а ее муж – немецким полковником. Он был на двадцать лет старше ее; встретились они в самый разгар Первой мировой войны, а сразу же после того, как было подписано перемирие, полковник испарился. Матильде Женевьеве так и не удалось с ним развестись, и она уже давно пыталась забыть об этом браке, пока ее не уведомили о том, что как супруга немца она подпадает под приказ о «нежелательных». Матильда Женевьева сразу же соглашается делить хлеб и принимается за работу. Не зря женщины выбрали именно ее; нарезая хлеб, она использует точный образец: каждый кусочек выходит размером с ее большой палец, а он у нее довольно длинный.