Диан Дюкре - Забытые

Глаза Сюзанны становятся влажными.

– Ах, Лиза, если бы ты сказала мне все это с испанским акцентом, я не раздумывая сделала бы тебе предложение!

– Думаю, я ответила бы «да», – говорит Лиза, смеясь.

– Видите, я вас не обманула! – восклицает Ева. – Теперь вы понимаете, что поэзия помогает побороть страх?

– Да, но все равно это совсем невесело. Никто не придет к нам на премьеру.

– Шекспир вот уже несколько веков – один из самых популярных драматургов в мире! – возмущается Ева.

– Для того чтобы такое понравилось, нужно быть англичанином! Учитывая то, что они едят с утра до вечера, а это в основном какая-то жидкая кашица, неудивительно, что они хандрят. Я слышу эти слова – и мне уже становится дурно. После такого следовало бы съесть цыпленка! Ничего не выйдет с этим кабаре. Мы во Франции платим за то, чтобы услышать: все хорошо, все счастливы, а не для того, чтобы рыдать над историями о том, как одна несчастная умирает в лесу рядом с каким-то ослом.

– Сюзанна права: нужно сыграть пьесу, которая была бы более нам близка, историю о женщине.

– Да, и чтобы она была красивой, – подхватывает Сюзанна.

– Например, женщина без памяти влюбляется в мужчину, который не принадлежит к ее кругу, – подает идею Лиза.

– И общество ее не принимает!

– Она будет изгнана, потому что позволила себе отдаться страсти.

– Бедняжка, что уж там говорить! – вздыхает Сюзанна, не забыв уточнить: – Но еще нужно, чтобы было весело.

– Вы жалуетесь на головокружение, в то время когда вас пытаются хоть немного приподнять над этим миром! – раздраженно произносит Ева. – Мы же не можем, в конце концов, играть «Травиату»! [67]

– А это случайно не блюдо под соусом? – интересуется прожорливая Сюзанна.

– Не совсем. Это история женщины, которая осталась совсем одна в Париже, потому что приличное общество от нее отвернулось.

– Вот это уже ближе, – замечает Лиза.

– Потому что она не замужем и детей у нее нет, – добавляет Ева.

– А ведь это то, что нужно! – восклицает Сюзанна.

– Что означает «травиата»?

– Заблудшая женщина.

– Это же мы! – радостно кричит Сюзанна, как будто она только что открыла закон всемирного тяготения.

– Ее зовут Виолетта, а некий Альфредо пытается ее соблазнить, – начинает Ева, садясь за рояль.

Она начинает петь, а Лиза, не в силах больше сдерживать любопытство, спрашивает:

– А что он говорит ей, чтобы ее убедить?

АЛЬФРЕДО

– И это подействовало? – взволнованно спрашивает Лиза.

– Суди сама, – отвечает Ева и продолжает:

ВИОЛЕТТА

– А что происходит потом? – интересуется Сюзанна.

Лиза пытается угадать ответ по губам Евы, прежде чем та решится заговорить:

– Он приглашает ее на танец.

– А это уже романтично, или я ничего не понимаю в романтике, – говорит Сюзанна серьезнее, чем обычно.

– Я буду играть Виолетту, – заявляет Лиза, покраснев от смущения.

Чрезвычайно важное письмо со специальным разрешением

для номера 122565

Блок G, барак 25

Одобрено комендантом Давернем

Юный караульный врывается, как ветер, в дверь барака, где артистки из «Голубого кабаре», украшенные бумажными лентами, репетируют на фоне нарисованных деревьев. Его глаза ищут получательницу, которую он называет по присвоенному ей номеру – 122565. Невозможно с первого взгляда понять, которая из них скрывается под этими цифрами. Четыре подруги потрясены новостью. Письмо! Вот уже целый месяц прошел, как никто из них не получал никакой корреспонденции. Сейчас им кажется, что письмо наделено сверхъестественной способностью объединять души. Теперь женщины понимают, как тяжело им, когда они лишились этой привилегии. В Гюрсе почти нет еды, но есть карандаши и бумага. Написать письмо – значит перенести на белый лист тоску по адресату, вспомнить проведенное вместе счастливое время, разделить с ним надежду. Это значит избавиться от страха, дать волю чувствам, которые казались им старомодными, даже смешными, поэтому, перечитывая свои письма, они всегда стыдились собственных излияний.

Сразу же по приезду в лагерь каждая женщина нашла себе тайного адресата. Это был единственный способ не допустить того, чего они больше всего боялись: умереть от голода, болезней или войны, так и не написав дорогому существу: «Я давно хотела тебе сказать, что…» Ни одна из женщин не могла позволить себе роскошь держать чувства внутри; невысказанность сегодня могла обернуться бесконечными сожалениями завтра. А поскольку они не получали ответов, то отдавались написанию посланий всей душой, без стыда выкладывая все, что накипело. Никто не читал их писем, а значит, никто не мог им ни противоречить, ни осудить их. Многие женщины хранили письма у себя, потом рвали их и выбрасывали исписанные клочки, похожие на маленьких бумажных птичек, уносящих в небо частички их душ, другие отдавали их французам, словно бросая бутылку в море.

– Номер 122565, – повторяет караульный.

– Пока я жива, у меня есть имя. Меня зовут Ева Плятц, – отвечает женщина таким спокойным голосом, что охранника невольно охватывает дрожь.

Она берет маленький конвертик, размером не больше ладони. На нем поставлено так много штампов, что имя получателя трудно разобрать. На конверте – пометка «авиа», что производит на небольшую группку женщин, собравшихся вокруг Евы, огромное впечатление.

– Скорее всего, его отправила большая шишка, – комментирует Сюзанна. – Смотрите, написано на немецком.

Письмо было отправлено из Мюнхена, но шло через Берлин. Ева сразу же узнала эти резкие линии, наивно округленные гласные, упрямые согласные. Она скользит указательным пальцем по краю печати.

Meinе liebe Tochter [68],

мы с горечью узнали о том, что тебя арестовали и содержат в лагере. К счастью, наши войска скоро будут полностью контролировать Францию и немцы смогут вернуться на родину. Пытаясь ускорить твое освобождение, я связался со своими берлинскими друзьями, но, увы, они сообщили мне, что из-за своих «связей» ты относишься к числу политических противников рейха. Каждый должен ответить за свои поступки и убеждения, только так наша нация сможет очиститься от нежелательных элементов и встать на ноги. Но ты моя дочь. Я тщетно пытался ходатайствовать за тебя, объясняя, что, пока ты жила в Париже, твое неокрепшее сознание подпало под влияние французской идеологии. Мы с матерью готовы тебя принять. У нее есть ложа в Bayerische Staatsoper [69], а в настоящее время это, знаешь ли, исключительная привилегия. Я узнал, что только женщины, не имеющие детей, оказались в таком положении. Четырнадцать лет назад случилась трагедия… Знай, я делал все для твоего же блага, чтобы избавить тебя от позорных для незамужней девушки последствий. Когда мы вызвали доктора Копфстера, ребенок был еще жив. Околоплодный пузырь разорвался, но, появившись на свет, малыш начал дышать. Мы с доктором Копфстером решили, что для ребенка будет лучше, если он никогда не узнает о том, что рожден от незаконной связи с евреем. Мы отдали его на воспитание в семью честных баварцев, разделяющих наши убеждения. В чистом, живительном горном воздухе твой сын вырос красивым юношей. Он получает прекрасное образование. Я хотел скрыть все это от тебя, но, поскольку известие о материнстве может спасти мою единственную дочь, тебе следует об этом узнать. Ты – мать мальчика по имени Гельмут. Вот адрес, куда ты можешь написать, чтобы получить подтверждение: Герта Фройнд, Нибелунгенштрассе, Мюнхен, дом 12. Что бы ты ни думала, остаюсь