Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

— Пока есть живые люди, я спокоен!

Враг снова пришел в движение. Видно было невооруженным глазом, как гитлеровцы перебегают из укрытия в укрытие, пробираясь к школе.

— Знамя! — резко скомандовал Бударин. — Поднять знамя!

Лицо начальника штаба стало торжественным. Он рывком взял под козырек, вытянулся.

Вскоре над развалинами школы вспыхнуло алое шелковое Знамя бригады.

Оно повело гвардейцев в последнюю яростную атаку.

Рыбин дополз до сарая, забрался в темный угол. Прислушался — никаких звуков, кроме дальней стрельбы…

Мало-помалу он успокоился, заткнул пистолет за пояс, проверил сумку с медикаментами. Как быть дальше? Что делать? Возвращаться в медсанвзвод? Пробираться во второй батальон?

С улицы доносилась частая стрельба, отдаленные разрывы снарядов. Один раз ему почудился голос Бударина. Рыбин вскочил, как по команде, сделал шаг вперед, но сразу понял, что ошибся. Он вновь сел, прижимаясь спиной к холодной стене. Захотелось обратно, к своим; подвал казался ему теперь родным домом, там осталось все, чем он жил последние годы: его взвод, работа, товарищи. Он живо представил себе, что сейчас делается в перевязочной. Анна Ивановна, конечно, не отходит от стола, бледная, едва стоит на ногах…

Рыбина стало знобить. Каменная стена и цементный пол леденили тело. Чтобы согреться, он поднял воротник полушубка, сунул руки за пазуху.

Под гимнастеркой зашуршала бумага. Рукописи! «А ведь они могут опять погибнуть», — с сожалением подумал Рыбин. Он вообразил, что убит и рядом на полу валяются рукописи. Фашистские подкованные сапоги равнодушно топчут белые листочки…

Близкий взрыв заставил его вздрогнуть. Он догадался: это взорвался танк, та машина, на которой он ехал во второй батальон. Сам комбриг доверил ему эту задачу. Во втором батальоне его ждут раненые.

Он встал, чтобы идти во второй батальон, и замер: почти рядом кто-то зашевелился.

Рыбин выхватил из-за пояса пистолет:

— Кто тут?

Из копешки соломы, которую он по близорукости без очков не заметил, вылез человек, сказал давно знакомым женским голосом:

— Это я, товарищ гвардии капитан.

— Нина? — переспросил он, не веря себе, зачем-то переходя на шепот.

Нина кинулась ему на шею, смеясь и плача от радости, не в силах что-нибудь сказать.

— Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, — растерянно бормотал Рыбин.

Они сели на солому, держа друг друга за руки.

— Это вы, товарищ гвардии капитан? Неужели вы?

— Да я, я… Чего здесь особенного? Вот как вы тут очутились?

— Потом расскажу. Ой, дайте я вас поцелую, дорогой вы мой человек!

Придя в себя, Нина рассказала:

— Я тут очутилась очень просто. Когда взорвался снаряд, меня отбросило в сторону. Ушиблась и, видимо, потеряла сознание. Долго ли я так лежала — не помню. Должно быть, недолго. Сколько сейчас времени?

— Примерно третий час дня.

— Значит, всего прошло четыре часа. Очнувшись, я поползла к сараю. Здесь от страха и холода забралась в содому и, не помню как, уснула. Устала очень. Пятые сутки хоть бы на час глаза сомкнула. Но все это ерунда. Теперь мы вдвоем, не так страшно. Вдвоем мы еще выберемся. Вы-то как тут оказались?

Рыбин рассказал. Он сообщил ей о своем решении во что бы то ни стало выполнить приказ, пробраться во второй батальон.

— Правильно. Приказ нужно выполнить. Идемте вместе.

Вышли на улицу. Воздух был густо пропитан дымом и гарью, и оттого все вокруг потускнело, как бы лежало в тумане.

У школы по-прежнему не затихал бой. Там, где находился второй батальон, было тихо. Из лесу доносилась громкая канонада.

Рыбин обратил внимание Нины на взорванный танк, чуть было не ставший его могилой. Машина покосилась набок, будто оступилась. Над ней все еще лениво вился черный дымок. Неподалеку послышался незнакомый говор. Рыбин и Нина поспешно нырнули в канаву. По дороге шли немцы. Двое тащили под руки третьего — раненого. Он стонал, хрипло выкрикивал: «Капут, капут!» Высокий, в каске, уговаривал его, но раненый продолжал хрипеть: «Капут, капут!»

Дальше Нина и Рыбин двигались перебежками. Первой бежала Нина. Рыбин охранял ее продвижение. Она достигала укрытия, осматривалась, подавала ему знак рукой. Он подтягивался. А она опять шла вперед.

Так они достигли позиций второго батальона. Вражеские трупы почти сплошь покрывали землю. Среди них кое-где лежали убитые танкисты, в черной одежде. Их было мало. Удивительно было, как такая горсточка людей могла уничтожить столько фашистов.

Рыбин и Нина ползали среди трупов, опознавали товарищей, собирали документы и партийные билеты.

У дерева с растопыренными ветвями что-то зашевелилось, раздался звук, похожий на плач ребенка. Рыжий пес, помахивая хвостом, смотрел на них умоляющими глазами.

— Рыжий! — воскликнула Нина.

Пес еще сильнее замахал хвостом и жалобно заскулил.

— Вы знаете что? Где-то здесь должен быть старшина, честное слово, — догадалась Нина.

Старшина был на правом фланге. Он лежал на бруствере, вцепившись побелевшими пальцами в землю. Нина узнала его еще издали по дубленому полушубку.

— Эх, Игнат Иванович, — со слезами в голосе вздохнула она.

Старшина вдруг протяжно застонал. Рыбин и Нина подскочили к нему, перевернули вверх лицом, приподняли. Нина из фляжки влила ему в рот остатки спирта.

Старшина замотал головой, закашлялся, но все же сделал несколько глотков, открыл тусклые глаза и невидящим взглядом уставился на станцию.

— Игнат Иванович, как себя чувствуете? — спросила Нина.

Старшина молчал. Неожиданно взгляд его прояснился, на глазах выступили слезы.

— Посмотрите… посмотрите… — прошептал он.

Вдалеке, на фоне темного неба, в облаках клубящегося дыма, реяло Знамя бригады, яркое, как пламя.

— Это наши, Игнат Иванович! — воскликнула Нина. — Наши!

Старшина вздрогнул всем телом, выгнулся и обмяк. На лице его застыло выражение полного покоя.

Раздался шум шагов.

Рыбин и Нина обмерли. Прямо на них, развернувшись цепью, шли гитлеровцы, переговариваясь пьяными голосами.

— Пропали, — прошептал Рыбин.

— Ничего. Не пропадем. Вы замрите, будто мертвый.

Они легли между трупов и затаили дыхание. Оба в эту минуту пожалели, что нельзя остановить сердце. Оно стучало чересчур громко и часто.

Гитлеровцы искали на поле боя своих, добивали раненых танкистов.

Мимоходом выстрелили в Рыжего. Его предсмертный вой разнесся по всему полю. Шальной пулей ранило Нину в ногу пониже колена. Нина не пошевелилась, не дрогнула.

Когда фашисты были уже далеко, она сказала:

— Я ранена. Перевяжите ногу.

Рыбин, путаясь в сумке, достал бинт и перевязал рану.

Они медленно поползли к окраине станции, остановились у одинокого домика, огляделись. Местность была открытая. Дальше ползти было опасно.