Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

— Вот оно что… И ему спасибо…

Годованца унесли в перевязочную.

Ни одного раненого на поле боя больше не осталось.

В перевязочной все шло своим чередом.

После того как перерезали дорогу на хутора и раненых некуда стало эвакуировать, круг врачебной помощи расширился: пришлось делать срочные операции. Перевязочного материала и медикаментов тратилось во много раз больше, чем обычно.

К Филиппову робко подошел Хихля.

— Бинти кінчаються. Тільки для самих тяжких залишилися. Що робить?

— Да-а, — произнес Филиппов с досадой. — Выходит, нечем нам с тобой воевать?

— Виходить.

— Стало быть, зря они надеются на нашу помощь? Хихля виновато пожал плечами.

— Они верят нам. Думают, что в случае ранения мы им поможем. Хоть перевязку сделаем.

— Що робить? — сказал Хихля.

— Думать. Думать надо.

Филиппов подошел к окошечку. С улицы несло гарью. Даже через двойной слой марли просачивалась кирпичная пыль, щекотало в носу.

— Постой, есть выход! — воскликнул Филиппов, поворачиваясь к Хихле и встряхивая его за плечи.

Хихля недоверчиво покосился.

Они вышли из перевязочной. Филиппов оглядел подвал. В отсеках было настолько мрачно, что уже нельзя было различить отдельных лиц, в полумраке белели повязки.

— Товарищи раненые! — звонко сказал Филиппов. Раненые притихли.

— Товарищи! У нас, к сожалению, мало бинтов. Остались только для самых тяжелых. Ваших же товарищей нечем будет перевязывать. Поэтому я обращаюсь к вам с просьбой. Может быть, у кого найдется пара чистого белья, портянки, еще что-нибудь? Одолжите все это нам. Из белья мы сделаем бинты.

— Звідки у них білизна? — пробурчал Хихля.

— Молчи, скептик несчастный, — зашипел на него Филиппов.

Некоторое время все молчали. Тяжелораненые стонали и просили пить.

Сверху кричали:

— Эй, в подвале! Патронов не осталось?

Первым приподнялся Рубцов:

— Вот, рубаху возьмите. Больше ничего нет.

Филиппов подскочил к Рубцову, принял рубашку, крепко пожал его руку:

— Большое спасибо, товарищ Рубцов.

— Чего там… Дело нужное.

— Возьмите-ка портянки, — предложил Федя Васильев. — Это мой НЗ. Я их, между прочим, за пазухой берег. На всякий случай.

— А вот, принимай-ка…

— Сюда подойдите, сюда…

— У меня еще…

— И здесь…

— Товарищ доктор, возьмите…

Со всех сторон, словно только и ждали подходящей команды, выдергивали из-за пазухи, из сохранившихся чудом заплечных мешков, из хитрых солдатских тайников и протягивали чистые портянки, рубахи, кальсоны, платки.

— Спасибо, товарищи, спасибо, — едва успевал благодарить Филиппов, собирая белье в охапку. — Видишь, скептик? Это же наши, советские люди.

— О, це добре! — только и смог ответить растроганный Хихля.

— Нам жизни для дела не жалко, а что там тряпки… — сказал из темноты какой-то раненый.

Результат превзошел всякие ожидания. Через десять минут собрали порядочную кучу белья. Его внесли в перевязочную, разорвали на узкие ленты, скатали в тугие бинты.

Анна Ивановна подозвала Зою, что-то шепнула ей на ухо. Зоя вышла из перевязочной и вскоре возвратилась с пачкой личного белья.

— Что вы, девушки! Нет, нет, — возражал Филиппов.

— Это наше дело, товарищ начальник, — сказала Анна Ивановна. — Благодарим за идею. Зоенька, действуй…

Хихля ходил именинником.

— Что, рад? — спросил Филиппов.

— А то як же?

— А не верил, дорогуша.

— Та хіба ж я знав, що ви фокусник…

Медсанвзвод продолжал работу в полную силу.

В подвале кончились запасы воды: все колодцы были в руках врага. Жажда терзала раненых.

— Эх, ребята, ключевой бы, студеной, — бредил раненный в живот. — У нас на Урале ключей-то вдоволь. Туда бы сейчас.

Ходячие раненые подбирались к окошечкам, просовывали руки сквозь решетки, тащили в рот грязный, пропитанный дымом снег. Лежачие пытались поймать пересохшим ртом капли, падающие с отпотевшего потолка, и все попусту: капля, как нарочно, падала на лоб или щеку. Раненые метались, бередили соседей, молили: пить… пить… пить…

— Да нет у меня, нет, — уговаривал Сатункин. — Нешто я бы не дал, коли б было? Повернись на бочок — полегчает.

— Пить… Пи-и-ить…

Сатункин пошел в перевязочную.

В перевязочной было тихо. Анна Ивановна и Филиппов, низко склонившись над столом, оперировали. Филиппов стоял лицом к двери. Он был в маске, глаза опущены. Сатункин видел, как двигались его брови: то поднимались, морща высокий лоб, то опускались, и тогда на переносье появлялась изломанная складка. Сатункин понял: капитан очень занят; дело серьезное, надо подождать. Он молча ждал, машинально поглаживая усы, наблюдая за врачами. Иногда кто-нибудь из врачей, не оборачиваясь, протягивал руку, и Зоя подавала все, что требовалось. Слышался тупой звон металла, потрескивание — и опять тишина.

Филиппов заметил Сатункина:

— Чего тебе?

— Вода вся, товарищ капитан. Раненые шибко мучаются.

— Сейчас. Вот только окончу операцию…

Минут через пять он сдернул маску, но как был в халате, так и направился в штабной отсек, к комбригу.

Бударин сидел у аппарата, надев на голову наушники. Рядом лежал электрический фонарь; луч света освещал заросшую щеку комбрига, спутанные темные волосы, Филиппов заметил белую прядку. «Поседел, — удивился он. — За пять дней поседел».

— Все в порядке, — кричал Бударин в микрофон, — в порядке, товарищ гвардии генерал! Дотянем, не беспокойтесь. Не беспокойтесь, говорю. Я на своих орлов надеюсь. Будем рады вашему концерту… Есть.

Он снял наушники и сказал Филиппову:

— Генерал уже в лесу. Сейчас концерт начнется.

Филиппов не успел спросить, что за концерт. Наверху все загрохотало, загремело вокруг, точно там разразилась небывалая гроза.

— Вот это да! Не то что фрицы! — восхищенно сказал комбриг. — Наша артподготовка.

Он надел папаху, молодцевато заломил ее на затылок, приободрился, выпрямился, собрался идти.

— Ты чего пришел, орел?

— Вода кончилась, товарищ гвардии полковник. Раненым без воды плохо.

— Вода будет. Все теперь будет!

…В перевязочную внесли молодого солдата, раненного в лицо. Его положили на хирургический стол.

Он мычал, мотал головой, разбрызгивая кровь по сторонам. Увидев это, Зоя вдруг как-то странно всхлипнула и захохотала.

— Зоя, Зоя! — кинулась к ней Анна Ивановна.

— Ктой-то хохочет, братцы? — забеспокоился в соседнем отсеке Сушенка.

— Ясное дело, хохочет. Не то что ты, слабец, — сказал Рубцов, удивленно прислушиваясь.

— Ой как хохочет…

Филиппов бросился в перевязочную.

Анна Ивановна держала Зою на коленях, прижав к груди, как ребенка. По Зоиным щекам текли обильные слезы, она продолжала хохотать.