Юрий Дрыгин - Десант в безвестность [Документальная повесть]

В короткую минуту затишья к нему подполз весь облепленный грязью главстаршина Шевченко.

— Товарищ капитан! Еще один минометный обстрел и от нас ничего не останется! Нужно что-то делать!

— Держаться, главстаршина! Нужно держаться! — упрямо проговорил Ковалев.

— Но это безрассудно, товарищ капитан! Егеря забросают нас минами!

— А ты что, хочешь оставить своих товарищей? Раненых? Или — плен?

Шевченко замолчал, не зная, как ответить на этот веский довод.

— Наши наверняка слышат бой, и я думаю, что-то уже предпринимают! — заявил Ковалев. — Надо держаться.

— Тогда люди сами побегут отсюда, не дожидаясь твоего приказа! — вступился за главстаршину Барков, слышавший весь разговор. — Рано или поздно, но это случится! Пойми, капитан, бывают такие ситуации, когда выбирать не приходится. Хорошо, мы не оставим раненых — тогда умрем здесь все, и раненые тоже. Но если есть шанс остаться кому-то в живых, почему бы им не воспользоваться? Хотя, я уверен, теперь и такого шанса уже нет…

— Погибать — так в бою! А не ждать, когда тебя миной накроет! — снова заговорил Шевченко. — Думаю, нам раненые это простят.

Словно в подтверждение слов главстаршины вновь ухнули минометы, вслед за этим с противным свистом пронеслись над их головами две мины и разорвались неподалеку. Новый залп — и новые разрывы вздыбились на болоте. Финны повели по десантникам очередной губительный минометный обстрел.

— Товарищ капитан, ну делайте что-нибудь! — с отчаянием выкрикнул Шевченко. — Надо прорываться! Иначе они смешают нас с грязью!

Ковалев наконец решился.

— Борис Николаевич! — обратился он к Баркову. — Вы старый коммунист. Обратитесь к бойцам, если кто из них пойдет на прорыв — идите! А я останусь здесь.

— Хорошо, капитан! Извини, если что не так, но, поверь, главстаршина прав — надо прорываться, надеяться больше не на что. Идем и ты. Все вместе, может, вырвемся!

— Нет. Я не могу. Как командир отряда я не имею права оставить раненых! — голос у Ковалева дрогнул. — Если вам удастся вырваться, идите на юг, в сторону Сегежи. Прощайте!

У Баркова на глаза навернулись слезы. Он понимал, что капитан и те, кто не захочет пойти с ним, погибнут. Все погибнут, и раненые в том числе. Старший батальонный комиссар хорошо понимал, что и у тех, кто пойдет на прорыв, шансов остаться в живых тоже практически нет. Но безысходность положения больше всего страшила его и призывала к действию, хоть и безнадежному, а все же — действию.

— Прощай, Ковалев! — Барков сильно сжал руку капитана, затем решительно пополз, не оборачиваясь назад.

Ковалев проводил его долгим взглядом, повернулся к Шевченко:

— Иди и ты с ним, главстаршина. Помоги ему, если что… Не поминай лихом! — махнул капитан на прощанье рукой.

— Прощайте, командир! — Шевченко уполз вслед за Барковым.

Ковалев не видел, кто из десантников решился пойти на прорыв с Барковым, не видел он и оставшихся — высокая осока скрывала и тех и других. Рядом с ним были только убитые — пулеметчик Гвасалия, радист Якушенков, разведчик из его роты Калистов и еще один моряк, которого он не знал.

На какое-то мгновение Ковалев забылся, перестал ощущать окружающий мир и видеть весь ужас минометного обстрела, его охватило безразличие ко всему происходящему. Было все равно — останется в живых или умрет. Ковалев отложил в сторону автомат, перевернулся на спину и, глядя в бездонное серо-голубое осеннее небо, лежал несколько минут неподвижно, отдавшись во власть этого безразличия. Он почувствовал себя освобожденным от всего, от всех и главное — от мучавшего его вопроса: повинен в гибели отряда или нет? Теперь уже это неважно. Теперь все равно…

Вернул его к действительности донесшийся, как ему показалось, издалека крик: «Впе-е-ред, братва!», а затем отчаянное: «Ур-р-ра-а!».

«Это Барков с главстаршиной пошли на прорыв», — подумал Ковалев и, не обращая внимания на вспыхнувшую тут же стрельбу, поднялся во весь рост, чтобы посмотреть на безумную атаку отчаявшихся моряков. Но он не увидел ничего — раздавшийся рядом взрыв обдал его горячей болотной грязью, свалил с ног. Ковалев хотел было подняться вновь, но сильная боль резанула в левом плече и он, вскрикнув, потерял сознание.

Сколько лежал в беспамятстве, Ковалев не помнил, а когда очнулся, увидел склонившегося над ним знакомого моряка по фамилии Мужичек. Тот пытался его тащить.

— Не надо, браток, — застонал Ковалев. — Не надо, мне больно.

— Тихо, товарищ капитан! Все кончено. Сюда идут финны и всех, кто еще жив, пристреливают. Надо уползать! — зашептал моряк. — Нам только бы добраться до леса.

Ковалев напряг слух. Со стороны дороги слышались лай собак и разговор на чужом языке. Потом — выстрел из пистолета, немного спустя — второй. «Они обшаривают болото и добивают раненых! Сволочи!» — сжал зубы Ковалев и снова застонал: боль в левом плече отдавалась по всему телу.

— Ползите за мной, товарищ капитан! — настойчиво затормошил его моряк. — Надо ползти…

— Некуда нам с тобой ползти. Они с собаками! — отрешенно проговорил Ковалев. — Где мой автомат?

— В нем нет патронов. У меня тоже кончились.

— Наши прорвались, не знаешь?

— По-моему, нет, — помолчав, ответил Мужичек. — Они даже до леса не дошли — снайперы не дали.

— А раненые где? — снова спросил капитан.

— Какие раненые? Слышите, они их пристреливают! Они за гарнизон с нас шкуры спустят, надо спасаться!

— У тебя же есть гранаты…

До матроса сначала не дошло, зачем капитан заговорил о гранатах, а когда он сообразил, о чем речь, ужаснулся и, заикаясь, зашептал:

— Нет-нет, я не смогу!

— Тогда отдай мне, — совсем спокойно сказал Ковалев, словно просил что-то пустячное.

— Неужели нет никакого выхода… — пробормотал матрос в растерянности. — Неужели придется здесь сдохнуть!

— Дай ее мне! — снова попросил Ковалев.

Но Мужичек засунул гранату обратно в карман и, ни слова больше не говоря, подхватил капитана, потащил его в осоку. От сильной боли в левом плече Ковалев чуть не потерял сознание.

— Что же ты мне руку выкручиваешь, браток? — застонал он. — Она же горит у меня вся!

Матрос остановился, осмотрел плечо Ковалева.

— Крепко шарахнуло, — покачал он головой, перевалился через капитана и, подхватив его уже за правую руку, пополз с ним дальше.

Ковалев не понимал, зачем его тащит матрос, он знал, что все это зря, что пришел конец. Ему почему-то захотелось, чтобы это наступило как можно скорее.

— Послушай, друг, оставь ты меня в покое, — пытался убедить он моряка. — Отдай гранату, а сам спасайся. Одному же легче спрятаться.