Юрий Дрыгин - Десант в безвестность [Документальная повесть]

Мочихин вышел из воды и медленно побрел вдоль берега, пытаясь обнаружить еще что-либо, более надежное. Но на глаза ничего не попадалось.

Пройдя метров двести по берегу, он оказался в тростнике. Острые листья тростника жалили раненые руки, и старшина уже собрался выйти на дорогу, как вдруг уловил слабое поскрипывание уключин — кто-то на лодке греб в его сторону. Мочихин присел в тростник, с тревогой прислушиваясь к поскрипыванию уключин. «Неужели наши выслали разведку, чтобы узнать, что случилось с отрядом?»— с затаенной надеждой подумал он и стал ждать.

Вскоре он увидел, как к берегу, ближе к деревне, причалили две небольшие лодки, из которых выпрыгнули четверо солдат и стали развешивать мокрые сети. Они о чем-то переговаривались, иногда смеялись. Это были финны. «Видимо, с рыбалки возвратились. И не боятся, гады!» — Мочихин продолжал наблюдать за ними.

Финские солдаты, развесив на кустах сети и взяв улов, ушли. Старшина выждал еще полчаса, боясь, что кто-нибудь из них надумает вернуться, потом осторожно стал подбираться к лодкам. «Все же на свете есть бог! Ну если не бог, то кто-то такой, кто хочет, чтобы я остался в живых, — подумал Мочихин. — Не причаль сейчас эти финны, черт знает, что со мной было бы». Хотя старшина хорошо понимал, что дело совсем не в боге, а в случае, который бывает раз в жизни, да и то не со всеми, и который называют в народе судьбой.

Он подобрался, как вор, к лодкам, заглянул в них — в обеих лежали весла, но и в обеих было много воды. Попытался стащить левой рукой крайнюю, та не поддавалась. Тогда старшина подошел к другой, уперся в нее всем телом, и лодка медленно сползла в воду. Мочихин подхватил ее и потащил по тростнику на глубокое место. Когда стал забираться в нее, то чуть не закричал от боли в руках. А забраться в лодку, чтобы не упереться реками в борт, он не мог. Пришлось тащить лодку назад, где было помельче. Там ему наконец удалось забраться, одним веслом он стал выгребать лодку на чистую воду. «Теперь бы до рассвета успеть пересечь озеро и добраться до острова! — разволновался он. — Доберусь! Руки в кровь собью, а теперь-то уж доберусь!»

Старшина стал отводить лодку вправо, подальше от наблюдательной вышки. Догадайся сейчас часовой выпустить осветительную ракету, его бы обнаружили сразу. Этого и опасался Мочихин. Но в ту ночь финны, на его счастье, не освещали озеро ракетами, видимо, решили, что десантники все уничтожены, а русские раз в первую ночь не пришли им на помощь — значит, больше не придут.

Старшина загребал веслом то с одного борта, то с другого, стараясь держать лодку прямо. При каждом движении раненая рука болела. Не обращая внимания на боль, Мочихин греб и греб, моля бога, чтоб его не заметили и чтоб не лишиться сознания, потому что от потери крови у него уже начала кружиться голова.

Когда он отплыл от берега довольно далеко и почувствовал себя в безопасности, его вдруг охватило смутное беспокойство — почему-то не было большой радости от того, что возвращается к своим живым; чем ближе становился свой берег, тем сильнее нарастало это беспокойство. Сейчас он еще не осознавал до конца, что это странное его душевное состояние — не что иное, как чувство собственной вины за то, что все, с кем он был, мертвы, а он — живой.

Страшное чувство! Оно пока еще только-только шевельнулось в глубине. его души. Но пройдут годы, закончится война, и это чувство вины будет мучать старшину 2 статьи Ивана Мочихина всю жизнь.

К счастью, этого он еще не осознавал…

Подполковник Солдатов, отправив группу бойцов вокруг Ондозера на помощь десанту, не успокоился на этом. Он приказал радистам штабной радиостанции постоянно вызывать капитана Ковалева. И хотя прошло уже двое суток, как затих бой на западном берегу озера, комбриг все еще надеялся, что Ковалев смог ускользнуть от егерей. Он не верил, вернее — не хотел верить, что десантный отряд уничтожен. Солдатов не хотел смириться с тем, что произошло. Его не устраивало это. Все должно было быть иначе! Подполковник замучил своего начальника штаба майора Сергеева бесполезными теперь вопросами, уточнениями данных разведки, сомнениями в деталях плана операции. Раздраженный неудачей, он кричал на всех, кто попадал ему под руку.

Комиссар Девяшин как мог успокаивал его, наказывая адъютанту никого в землянку не пускать. «Война есть война! И тут уж ничего не поделаешь, Николай Кириллович, приходится и нам вкушать горечь поражений! — тихо говорил он комбригу. — Да, может быть, еще не все так плохо, как мы считаем!»

Но Солдатова это не утешало. Он хорошо помнил слова командующего армией генерал-майора Никишина: «Твой час не пришел, но он придет… Вот тогда мы спросим с тебя сполна!» Командарм спросит за провал операции! Спросит обязательно! И оправданий у него, подполковника Солдатова, не будет, да и не должно быть! «А в чем, собственно, моя вина? — пытался собраться с мыслями Солдатов. — В том, что послал людей бить врага! В том, что я как коммунист сам готов умереть за Родину! В конце концов, комиссар прав: война есть война! Не только у меня в бригаде гибнут люди!»

А ведь случись наоборот — проведи Ковалев операцию как надо, тогда не нужно было бы гадать: виноват — не виноват, тогда было бы все иначе: бойцам — медали, заслужили. В штаб армии — подробный отчет об успешной высадке десанта и разгроме вражеского гарнизона. Глядишь, всей бригаде — слава. Эх, Ковалев, Ковалев… Что же у него там могло случиться? Откуда финны так быстро подтянули к гарнизону подкрепление?

— Товарищ подполковник! — прервал его размышления адъютант, вбежавший к нему в землянку. — Старший сержант Белов докладывает с первого поста наблюдения: с западного берега приплыл раненый матрос.

— Кто?! — привстал из-за стола комбриг.

— Матрос из разведроты. Кажется, Мочихин его фамилия, — неуверенно ответил адъютант.

— Матроса срочно ко мне! — взволнованно приказал Солдатов. — Срочно!

— Его посадили на лошадь и скоро он будет здесь.

— Сразу же ко мне! — повторил комбриг. «Ну вот, сейчас будет все ясно — ушел Ковалев от финнов или нет», — разволновался Солдатов. Но, хотя в глубине души он и питал надежду на более благоприятный исход, тяжелое предчувствие подсказывало ему: нет, хороших вестей о десанте не жди — чудес на войне не бывает.

О приплывшем с вражеского берега матросе вскоре узнал весь штаб бригады. В землянку к комбригу пришли комиссар Девяшин, майор Сергеев, капитан Таран.

— Николай Кириллович, слышали о матросе? — спросил возбужденный комиссар.

Солдатов махнул рукой:

— Знаю, знаю…

Потом полез в стол, достал карту. И молча уткнулся в нее.