Юрий Дрыгин - Десант в безвестность [Документальная повесть]

Но среди десантников живых не оказалось. Они лежали друг на друге — кто ничком, кто лицом вверх, почти все раздетые и разутые врагом. Мочихин ползал вокруг кучи человеческих тел и, как одинокий зверь, покинутый всеми, выл, не стыдясь слез.

— Ребята! Ребятушки! — звал он. — Ну хоть кто-нибудь из вас живой?!

Но трупы молчали. Тогда он стал заглядывать им в лица, дотрагиваясь до каждого. Однако тела краснофлотцев и красноармейцев успели остыть и веяло от них холодом. Замерз он и сам. Если бы можно было снять с себя обмундирование, выжать его! Но ранеными руками этого не сделать. Воспользоваться одеждой или плащ-палаткой убитых тоже нельзя: все ценное вражеские солдаты сняли и унесли с собой.

Мочихин продрог окончательно. Нужно было идти, двигаться. Но куда — он не знал, да и не хотелось никуда идти. Ему вдруг стало все безразлично, даже страх за собственную жизнь и тот вдруг пропал. Единственное, что его еще мучило, — это то, что он живой, а они мертвые.

Вывел старшину из гнетущего состояния яркий свет взметнувшейся в небо ракеты. Всполошенные егеря на всякий случай освещали Ондозеро, боясь повторения случившегося. Мочихин быстро поднялся и пошел в сторону леса. Пройдя несколько метров, он вдруг споткнулся о что-то мягкое и упал. А когда с наблюдательной вышки выпустили новую ракету, при свете ее он увидел сержанта Чернова, лежащего на земле рядом с каким-то матросом в одной тельняшке. Сержант прижимал к себе этого матроса, словно своей оголенной грудью пытался закрыть его. Оба были мертвы. У матроса юное, почти девичье лицо, настолько юное, что Мочихин ужаснулся: а не девушка ли это в самом деле? Почему они здесь, а не там, где все? Егеря не нашли? Или поленились тащить? Мочихин еще раз взглянул на юного матроса — ну девушка и все тут! А не галлюцинации ли это?!

Старшину вновь охватил страх. Он побежал. Бежал до тех пор, пока снова не споткнулся и не упал. А вставать и идти куда-то уже не мог. Так и остался лежать, пока его не сморил сон.

На следующий день, когда он проснулся, было уже светло. Старшина, вспомнив, где находится, осторожно приподнял голову и осмотрелся. Вокруг никого. Он на болоте совершенно один — руки в крови, в изодранной тельняшке, в одном ботинке. Старшина тоскливо посмотрел туда, где лежали его мертвые товарищи, и его вдруг снова потянуло к ним. Потянуло нестерпимо, страстно — ему даже почудилось, что оттуда его кто-то звал. И он хотел уже пойти, как вдруг увидел солдата-велосипедиста, проезжающего по дороге из гарнизона. За ним бежала овчарка. От неожиданности Мочихин сразу бросился на землю, но собака успела его заметить, свернула с дороги. Вскоре она подбежала к нему, почему-то тихо заскулила и замахала хвостом. Старшина, уже лежа на земле, незаметно опустил левую руку в карман, нащупал «лимонку» и ухватился за кольцо: «Если начнет лаять и кусаться, подорвусь вместе с ней! Это будет лучше, чем получить пулю в затылок!» И тут же другая мысль с нервной тоской мелькнула у него в голове: «Глупо все вышло: из такой передряги выбрался, а тут — на тебе!» Он приготовился к самому худшему. Но овчарка неожиданно ткнулась влажной мордой ему в лицо и принялась облизывать его раненые руки. «Черт побери, может быть, она из наших?»— удивился, ничего не понимая, Мочихин и стал отталкивать от себя собаку.

— Пошла, пошла отсюда! — зло зашептал старшина. — Кому говорю: пошла прочь отсюда!

Овчарка отскочила от него, но не уходила.

— Прочь, говорят тебе! — чуть громче и строже повторил Мочихин, отпугивая собаку ногой.

С дороги раздалось настойчивое посвистывание — финский солдат позвал собаку.

Овчарка повернула голову к дороге, потом к Мочихину, сильнее заскулила и наконец не выдержала, побежала за финским солдатом. А старшина еще долго оставался на земле, не вынимая руки из кармана, где была граната. Он все еще не верил в счастливый исход случившегося — дважды такого не бывает, и, весь в напряжении, ждал, что солдат вместе с собакой вот-вот появится на болоте. Ждал, боясь поднять голову. Но ни собака, ни солдат больше не появлялись, и он решился в конце концов вынуть из кармана онемевшую руку.

Когда опасность быть обнаруженным совсем миновала, Мочихин вдруг ощутил нестерпимый голод — он уже вторые сутки ничего не ел. Рези в животе напомнили ему об этом, но у него ничего не было, даже сухаря. На душе у старшины стало паршиво. «Чего я боюсь? Егерей, собак? Пули? — заныло его сердце. — Умереть?! Так все равно сдохну здесь с голоду! Не выбраться мне отсюда ни за что! Финны наверняка усилили охрану побережья озера, раз ночью его освещали ракетами. А идти через фронт, еще в одном ботинке — не дойти».

На какое-то время он потерял самообладание: «Плевать на все!» Поднялся с земли и, больше не прячась, пошел в сторону деревни. Почему именно туда, зачем — этого он сам не понимал. Нужно куда-то идти. Он был на грани безумия и ни разу не взглянул на деревню, хотя оттуда его могли заметить. Опомнился лишь когда оказался почти на окраине, на небольшом овсяном поле. Старшина опустился на колени и стал жадно хватать метелки с овсом спекшимися губами. Зерна были мягкими и горькими, но он жевал и жевал их. Потом повалился на землю, затрясся в исступленном рыдании. Безысходность, все это время владевшая им, отступила, и он дал волю слезам. Будто изгой, отставший от стаи, он стонал и бился головой о землю, пока, пригретый солнцем, снова не заснул. Но даже во сне его тело постоянно вздрагивало, а далекий голос твердил одно и то же: «Почему их нет, а я живой?! Нельзя же так!»

Хотя и недолгим был сон старшины, но несколько успокоил его. Мочихин пожевал еще овса, обдумывая свое положение. Затем решительно поднялся и пошел прочь от гарнизона, в сторону озера, вернее, к тому самому месту, где более суток назад высадился десантный отряд. Он надеялся найти там хоть одну целую лодку и добраться до своих. «В бригаде должны знать о судьбе отряда!»— убедил он самого себя в правильности выбранного решения.

Теперь он пробирался с оглядкой, вздрагивая и озираясь по сторонам при каждом неосторожном шаге.

Было уже темно, когда он наконец добрался до желанной цели. Но прежде чем пересечь дорогу и спуститься к озеру, старшина долго сидел в кустарнике, прислушиваясь к шорохам. Человеческих голосов не было слышно, и он, перебежав через дорогу, оказался на берегу Ондозера — как раз в том самом месте, где высаживался десант.

Никаких лодок Мочихин не нашел. У берега в воде плавало два полузатонувших бревна и валялось несколько почерневших досок, которые могли держаться на плаву. Он попробовал взобраться на бревна, однако они оказались настолько промозглыми, что тут же уходили под воду. Нет, на них не добраться!