Алексей Гарри - Рассказы о Котовском

— Что это за тип?

Ответил Левин:

— Я ночью долго е ним беседовал… Ну, что я могу сказать… Сын попа, эсер… Написал заявление Михаилу Ивановичу Калинину просит распространить на него амнистию, да вдобавок направить его учиться в одну из наших кавалерийских школ командного состава.

— Губа не дура у этого молодого человека, — усмехнулся Котовский, — ну, и что же вы решили?

— Думаем пока, — ответил Левин неопределенно, — ведь у него два пути либо расстрел, либо полное доверие к нему. А в Москве или в Петрограде он, пожалуй, не опасен.

Потом Андронов прочитал последние оперативные и разведывательные сводки. В районе Тамбовского леса после кобыленской операции было все спокойно. Никаких сведений о бандитах численностью более пятнадцати-двадцати человек ниоткуда не поступало. Антонов-маленький окружен в недосягаемом районе у реки Вороны там множество рукавов, болота. Местные крестьяне отказываются служить проводниками, отговариваются незнанием этих мест. Нужны резиновые лодки, их нет. С Антоновым-маленьким осталось всего около пятидесяти человек…

Антонов-Овсеенко познакомил присутствующих с текстом уже давно отпечатанного обращения к населению. Амнистия распространялась на всех, независимо от роли, которую они играли в мятеже, лишь бы добровольно явились с оружием.

Котовский остался содержанием этого документа недоволен.

— Кроме всех хороших слов, которые здесь написаны, — заметил он, — пора поставить точки над «и» подчеркнуть, что мятеж потерпел полное военное поражение, что Антонов-маленький практически выбыл из игры, что Матюхин разгромлен. Призвать рядовых бандитов вязать своих «вождей», продолжающих упорствовать, и сдавать властям. Нужно оповестить, что уже сдались на милость советской власти такие «тузы», как Ектов и Муравьев…

— Все это очень правильно, — согласился Антонов-Овсеенко, — но нужно, выходит, отпечатать заново обращение Когда мы успеем все это сделать?

— Когда — удивился комбриг. — А вот сейчас! Андронов тут же при вас напишет строк двадцать, а ночью отпечатают.

Ленька уяе достал полевую книжку и строчил, освободив правую руку от перевязи и придерживая ее левой.

Прочтя то, что написал порученец, Котовский заметил:

— У тебя тут — «Антонов», а нужно — «предавший вас, трус и негодяй Антонов», ты пишешь — «Матюхин», а нужно — «лесной разбойник, головорез Матюхин…». Эх ты, писатель!

Год тому назад в армейской газете Ленька напечатал за своей подписью небольшую заметку. С тех пор комбриг при каждом удобном случае подтрунивал над ним.

Прочтя то, что написали Андронов и порученец комбрига, Антонов-Овсеенко сказал:

— Добре! Ночью напечатаем, с утра будем разбрасывать с самолетов. Теперь остается самое главное… Товарищ Левин!

Уполномоченный ВЧК изложил свой план создать передвижной пункт добровольной явки. Посетить самые бандитские села, созывать сходы, на которых будут выступать Ектов и другие сдавшиеся бандиты. Но это ядро необходимо все же надежно охранять. Для этого Котовскому придется выделить эскадрон.

Так и договорились…

Андронов спешил. Сделав свое дело, он откланялся и ушел. Лишь только за ним закрылась дверь, комбриг с упреком в голосе обратился к Антонову-длинному:

— Черт знает, что у них в штабе творится…

— Это вы насчет карт Штаб здесь виноват лишь косвенно не мог он не снабжать картами губвоенкомат, а оттуда, как оказалось, один типчик переправлял их Матюхину. То же и с наганами. Во-первых, не один, а два ящика стащили один до сих пор в земле закопан под Моршанском, другой получил в свое время Матюхин. Опять-таки работа губвоенкомата…

— А мой наган почему не стрелял?

— Полковые оружейники моментом разобрались заводские пробы — правильные, а перед выдачей вам спусковые механизмы этих револьверов разрегулированы были так, чтобы бойки не доходили до капсюля. Вы ведь в Моршанске наганы получали?

— Ну да…

— Так вот там орудовал уездный военрук. Тот самый, что вашим коням в овес битого стекла подсыпал.

— Что же дальше — поинтересовался Котовский.

— Дальше — ответил председатель губчека спокойно. — Сегодня или завтра возьмем этих молодчиков. Группка небольшая, надеемся, последняя!

Когда возвращались домой, комбриг сказал Леньке:

— Дадим второй эскадрон второго полка, четыре пулемета. Эскадронный Костыря — коммунист, агитатор, пусть и он выступает на сходах. И тебе придется с ними ехать…

— А мне зачем?

Котовский замялся:

— Видишь ли… Я боюсь, задергают они Костыря, им ведь что — лошадь ли, или автомобиль — безразлично! Коней загоняют… А ты будешь служить как бы буфером… Антонов-длинный будет иметь дело только с тобой, а ты уже — с эскадроном…

На другое утро на двух машинах «Передвижной центральный пункт добровольной явки» выехал в расположение отдельной бригады Котовского, где к нему должны были присоединиться эскадрон Костыря и Ектов с обычным конвоем.

К первому митингу тщательно готовились; никто не знал, как приступить к делу. Решили так выступают Антонов-длинный, представитель комиссии ВЦИК, Костыря от Красной Армии, Ектов от добровольно явившихся.

Павел Тимофеевич был в прекрасном настроении накануне ему устроили свидание с женой и дочерью — все они были уже на свободе.

На первый же сход явилось все население села — старики, женщины, подростки. Выслушав текст амнистии, женщины расплакались. Потом наступили томительные часы ожидания.

Первого явившегося бандита все были готовы расцеловать. Тут председатель губчека решил испробовать задуманную им тактику. Он сказал бандиту:

— Оружие пока оставь себе, я его таскать не буду. Отдохни немного да ступай-ка приведи еще двоих…

— А им ничего не будет?

— А тебе что-нибудь было?

Ночью бандиты явились уже втроем, им снова оставили оружие…

Когда переезжали в следующее село, колонна имела странный вид впереди шли чекисты, Ектов и человек десять конных вооруженных бандитов, следом двигался эскадрон.

Позже Антонов стал поступать так оставлял при себе только самых бойких, имеющих много родни в окрестных селах, остальных распускал по домам, отобрав оружие и выдав им официальные справки об амнистии.

Но пока это были только рядовые бойцы антоновской «армии», основные кадры ее все еще выжидали.

Как-то Симонов, он командовал взводом в эскадроне Костыря, раскрыв дверь пункта явки, крикнул:

— Явился орел… Проходи, герой!

Симонов по-прежнему обращался с недавними врагами с грубоватой фамильярностью ему, солдату, было непривычно нянчиться с бандитами.

В комнату вошел среднего роста мужчина с небольшой бородкой. Одет он был в вельветовую куртку. Оглянулся по сторонам и поставил в угол свое оружие. Потом встал посреди комнаты и потупился. Произнес только одно слово: