Валерий Жмак - Летчик Девятаев. Из фашистского ада – в небо!

Воспоминания о товарищах вызвали теплую улыбку на лице Михаила. «Слава богу, что хоть эти трое остались живы», – подумал он и вздохнул.

Прошел всего год, как сломали хребет фашизму. Страна пока не оправилась от войны. Города на западе ее европейской части еще стояли в руинах, повсюду виднелись зарастающие травой воронки, валялись остовы сгоревшей техники.

Люди тоже не успели прийти в себя и перевести дух. Кому-то приходилось возвращаться домой после принудительных работ в Германии или из эвакуации, кто-то разыскивал пропавших родственников, кто-то продолжал ударно трудиться, как и в дни войны. Работы по восстановлению народного хозяйства шли без выходных и праздников, ценой невероятных усилий.

– Ваши документы, – заставил его вернуться в реальность поставленный мужской голос.

Девятаев приоткрыл глаза. Напротив стоял военный патруль: капитан из транспортной комендатуры и два солдата с петлицами танкистов.

На Михаиле была шинель без погон – по сути, гражданский человек. Но спорить и задавать вопросов он не стал. Порывшись в кармане, протянул документы.

Ознакомившись с ними, начальник патруля вернул удостоверение, сухо кивнул и направился дальше. А Девятаева легонько пихнул в локоть сидевший рядом седобородый старик:

– Отвоевался, служивый?

– Отвоевался.

– Домой, стало быть, едешь?

– Домой, отец.

– Ну и славно. Главное – жив да не калека. А то вон, сколько их, сирых, – кивнул старик на ковылявшего на костылях мимо лавок одноногого солдатика. – Куда ж им теперь, бедным? Только в богадельню.

Оба проводили взглядами вернувшегося с войны героя, сочувственно вздохнули.

– Ну а вы, отец, откуда и куда?

– Я, милок, с супружницей был эвакуирован из Смоленской области в Башкирию. Работал в Стерлитамаке на содовом заводе сторожем. Годков-то мне уж много и другой работы не осилю. Там же в Башкирии схоронил свою Клавдию Федоровну. Теперь вот возвращаюсь, значит, на место давешнего проживания.

Михаил хотел поинтересоваться насчет детей, внуков и других родственников, да побоялся расстроить старика. Непохоже было, что кто-то у него остался.

– Ты бы сходил на перрон, милок, разжился кипяточком. – Сосед протянул ему облезлый котелок. – А я вещички твои постерегу. Вернешься – чайком побалуемся. У меня и сахарок кусковой имеется…

Через четверть часа дед соорудил хорошего чаю и угостил Михаила. Прихлебывая из кружки, Девятаев неторопливо отвечал на вопросы старика: кто таков, куда держит путь, почему один без семьи…

Рассказывая о себе, он предпочитал не вдаваться в подробности и сознательно умалчивал о плене и дерзком побеге из лагеря. Был уверен: в такое чудо никто не поверит.

Эшелон, следующий в Казань, подали на второй путь только к вечеру. Михаил тепло попрощался со стариком, пожелал ему поскорее добраться до родной Смоленщины, закинул на спину тощий вещмешок и зашагал к выходу из шумного вокзала…

Из десяти сыновей Акулины Дмитриевны Девятаевой семеро не вернулись с войны. Принесли ей похоронку и на восьмого, Михаила.

После окончательного освобождения в 1946 году Михаил Девятаев приехал в ставшую родной Казань и, наконец, встретился с любимой женой Фаей. Она знала о похоронке на мужа, но не верила в его смерть и продолжала ждать.

Дождалась. Счастью воссоединившихся супругов не было предела. Они взялись налаживать быт, думать о пополнении семейства, потому что оба справедливо полагали: все страхи и испытания остались далеко позади.

Но, увы, скоро пришло разочарование, ибо сбежав из фашистского плена, Девятаев внезапно оказался в другом плену – в плену всеобщей подозрительности.

Для того чтобы прокормить семью, Михаил должен был устроиться на работу. А для побывавшего у фашистов человека работа не находилась – его попросту никуда не брали. О возвращении в авиацию он даже не мечтал. Небо для него было навсегда закрыто – об этом ему намекнули еще в колонии-поселении на Псковщине.

Походив по предприятиям, поговорив с кадровиками, Девятаев согласен был наняться кем угодно – хоть грузчиком, хоть дворником, хоть ночным сторожем! Но везде следовали отказы.

Товарищи, с которыми он бок о бок воевал с фашизмом, назывались победителями, героями, а он – изгоем и врагом народа. Странно это было и обидно до слез. Ведь он прошел все проверки! Все про него выяснили, освободили, вернули офицерское звание! А для своего же народа он оставался чужим. Многие из тех, кто знал его раньше, отвернулись. Несколько раз Михаил встречал на улице однокашников по речному техникуму, но, завидев его, те поспешно переходили на другую сторону улицы…

Такое отношение к пленным целенаправленно воспитывала власть. В 1941 году были изданы и действовали после войны два приказа Сталина: № 270 «О борьбе со случаями трусости и сдачи в плен» и № 229, согласно которому член летного экипажа, оказавшийся на вражеской территории, должен был покончить жизнь самоубийством. Для чего ему и выдавалось личное оружие. Нарушители данных приказов признавались дезертирами и могли быть расстреляны либо осуждены на двадцать пять лет заключения. Их семьи подлежали аресту, а также лишались любой государственной поддержки.

После освобождения Девятаев, конечно же, побывал и на своей родине – в Торбеево. Встретился с матерью, с другими родственниками. Заодно навестил местное начальство и тоже расспросил о возможности трудоустройства. Но и там отказали, хотя и объяснили отказ вполне уважительной причиной: рабочих мест в небольшом поселке не было.

Время шло, а устроиться на работу не получалось. Еще немного, и на вернувшегося из плена летчика могли завести уголовное дело за тунеядство. А там – снова пересылка, лагеря, колючая проволока. Михаил пребывал в отчаянии…

Послевоенный период стал для него очередным тяжелым испытанием. Находясь в фашистских застенках, он мечтал вернуться на Родину и никак не предполагал, что она встретит его так, словно он был предателем и служил врагу.

После очередного неудачного похода по предприятиям Казани Девятаев вернулся домой совершенно разбитым и расстроенным. Не хотелось никого видеть, не хотелось ни с кем говорить.

Фая понимала его состояние.

– Пойдем ужинать.

За столом она сумела разговорить супруга, кое-как успокоить. А, разливая по чашкам чай, мягко посоветовала:

– Почему бы тебе не обратиться в речной порт? Ведь это самое крупное предприятие нашего города – там наверняка найдется какая-нибудь работа.

Казанский порт действительно был ключевым транспортным центром Татарии. В многочисленных корпусах речного вокзала, грузовых терминалах, ремонтных мастерских, а также на различных судах работали тысячи людей.