Пётр Африкантов - Пограничник 41-го

– Гришка, в селе много нуждающихся в работниках?

– Так точно! – гаркнул Гришка. – Особенно среди зажиточных мужиков. Любят они на халтурку чего-нибудь построить, или поправить.

– А бабам одиноким с малыми детьми помощники разве не нужны?

– Нужны, господин староста, у некоторых плетни заваливались, огороды остались недокопанными… Непорядок это. Мужские руки требуются.

– Вот и я об этом же… – и староста многозначительно поднял палец вверх. – Будем о своих сельчанах думать. Определим их жить в школу. Отведёшь и покажешь. – И он строго посмотрел на полицейского.

– Будет сделано, господин староста! – отчеканил тот.

– Через неделю зайдёте, я вам выправлю пропуска. – Сказал Герасим Ильич, обращаясь к нам. – Живите сколько хотите, только не озорничать и не воровать, девок не портить. Узнаю – лично сдам в гестапо. Ступайте.

Мы понимали, что нам очень повезло. Ещё мы понимали, что староста специально разыграл эту сцену с приглашением полицейского, чтоб отвести от себя подозрение. Даже базу под свои действия подвёл. Умён, ничего не скажешь.

Через неделю пропуска были у нас в кармане. Мы живём в школе и ходим наниматься на работу в деревню к хозяевам, как мы тогда говорили – к дядькам. Кто-то из нас подряжается за прокорм строить сарай, кто рыть колодец, кто строить изгородь и так далее. Работы в деревне хватает.

В школе нас живёт не семь человек, а гораздо больше. Кроватей в школе, разумеется, нет. Мы спим в шкафах, в которые вешали одежду дети. Сваленные на пол с закрывавшимися дверками, они служат неплохим укрытием от холода. Иногда мы эти шкафы кладём друг на друга, чтоб было теплее.

Понемногу стали обзаводится разной одежонкой, честно заработанной у хозяев.

Везение тринадцатое

Надзирать за нами в школе поручено голенастому полицейскому из местных, по кличке Сыч. Этот Сыч частенько приходит по утрам и проверяет, кто из постояльцев на месте, а кого нет. Такие обходы дают ему некоторую прибыль. Каждого, кто не был на месте из его списка, он обкладывает данью: один должен за это поставить ему литр самогона, другой убрать его подворье от навоза и так далее. Наша семёрка беглецов в школе распалась. Совершившие вместе побег, мы вскоре обросли новыми знакомствами и образовали новые небольшие товарищества в два-три человека. Сходились, как говорится, по интересам и характерам.

Я тоже входил в такую компанию. Так легче было найти работу и пропитаться. Потом, с моими ногами было вообще трудно в одиночку найти работу. Ноги ещё болят, устают, ломят и ноют. В группе это понимают, что копать огород лопатой я не могу, возить тачку и носить брёвна тоже. Мне находят работу полегче – заплести плетень, заклепать вёдра, сплести корзины. Ещё я ремонтирую или делаю заново грабли, выстругиваю черенки для лопат, вил, топоров и так далее.

В нашу группу входят: я, Лёнька-сорвиголова и Володька. Лёньку мы зовём сорвиголовой за лихой характер, весёлость и общительность. Кажется, что он знает в деревне всех и вся. И вот однажды этот Лёнька говорит мне одному и потихоньку:

– Слушай! Пётр. Пошли к немцам в полицейские наймёмся.

У меня от такого предложения округлились глаза.

– А что ты так на меня смотришь? У немцев паёк, одежда, сапоги и карабин, – продолжил он. – Жить можно. Неужели так и будем в этих шкафах вшивых валяться. А морозы настоящие настанут… Мы же эту школу не протопим. Отсюда даже клопы разбегутся.

– Нет, я к немцам служить не пойду, твёрдо говорю я. – Они меня убивали, сколько моих друзей побили, а я к ним служить…

– Значит не допёр, – пожевав губы, говорит Лёнька, а я думал, что ты сметливее. Ладно, забыли, о чём шла речь, разговора меж нами не было. Живи, как знаешь. Прощевай, дружище. – Он хлопает меня по плечу и уходит.

Его уход я сильно переживаю. В голове постоянно вертится: «Как это, Сорвиголова и у немцев!! Скажи это в школе, так никто не поверит».

Насельники нашей школы и деревенские потом говорили мне, что встречали Лёньку на вокзале с повязкой полицейского и немецким карабином. Я с ним тоже встретился, но гораздо позже и при других обстоятельствах.

Зима. Рыхлый и мягкий снег завалил округу. Я помогаю местному столяру-инвалиду вязать рамы, делать табуретки и столы. У него одна нога деревянная. Я работаю у него до весны, а рано весной пойду к его брату Трофиму ошкуривать брёвна для строительства дома. При ошкуривании, в основном, работают только руки. Ноги я продолжаю оберегать, хотя они меня стали меньше беспокоить. Время делает своё дело. У столяра я научился многому. Потом, после войны я в домашнем хозяйстве делал сам табуретки, лавки, квашни, маслобойки и даже клепал маленькие кадушонки.

Весна. Я продолжаю жить в школе, хожу вместе с Володькой к Трофиму на работу. Однажды Трофим попросил меня поехать с ним в район, чтоб купить там скобяные изделия для нового дома: гвозди, скобы, петли для окон и дверей и так далее. Земля уже освободилась от снега, пригревает солнце, тепло. В город мы едем на телеге. Приехали мы в этот районный город, Трофим пошёл в скобяной магазин, а я топчусь около лошадей. Откуда ни возьмись двое полицейских. Подходят: «Кто такой?». Я им пропуск показываю. Они пропуск посмотрели, положили себе в карман и спрашивают:

– Беженец?

– Беженец, – отвечаю. – У хозяина работаю. Он в магазин за покупками пошёл, а я коней стерегу.

– Ты нам и нужен. Хватит, отстерёг ты его коней, топай вперёд и не оглядывайся, – наставили на меня карабины и повели. Подвели к какому-то подвалу и втолкнули в дверь.

Подвал длинный, стены из красного кирпича, а народу в нём, как этих кирпичей в стенах. Прислушиваюсь к разговорам. Оказывается это теперь немецкая тюрьма. Вскоре вывели нас из этого подвала, построили и повели. Ведут нас мимо того самого магазина, где меня схватили. Смотрю, Трофим, около лошади ходит, меня высматривает. Я кричу ему, что здесь я. Только меня за этот крик полицай так шибанул прикладом, что мне кричать сразу расхотелось.

Вскоре нашу колонну пригнали к одному разрушенному бомбой кирпичному дому, вручили лопаты, ломы, тачки и приказали разбирать и возить кирпичный бой на дорогу, а хороший кирпич складывать отдельно. Его куда-то увозили. Охрана – только полицейские. Их много, со всех сторон стоят, не убежишь. Немцев нет.

Неделя проходит, другая. Мы работаем. Я смотрю, что нас на допросы не водят, значит просто потребовалась рабочая сила вот и нахватали людишек, за которых никто и ничего не спросит. Цели могли быть разные. Начиная от бургомистра, который нахаляву себе дом решил построить, до поставок этого кирпича на военные нужды. Об этом не спросишь.

Самое главное в этом заключении – пережить ночь. Мы ночью лежим вповалку на соломенной трухе, воздуха не хватает. Более пожилым – совсем туго. А ещё нас донимают крысы. Они бегают по спящим людям и кусают за пальцы рук и ног, если обувь совсем никудышная.