Андрей Воронов-Оренбургский - Имам Шамиль. Том первый. Последняя цитадель

Волла-ги! Да и дело, ради которого теперь «перекипал» народ, собравшийся у подножия Килятля, было нешуточным делом. Вольным обществом угрожали оковы и цепи. Грозный северный сосед, опрокинувший на лопатки воинственную Чечню, готов был со дня на день вторгнуться в их родной край. Ненасытный белый человек, как лев, рыкающий, в неумолимой жажде славы и все новых земель, готов был обратить меч против Дагестана, жаждал подчинить и его своей власти, пусть даже пролив новые реки крови.

Горцы понимали грозящую им опасность и мрачно молчали, сжимая в руках оружие, поглядывая, то на отары овец, усеявшие зеленые уступы скальной гривы, то на прогоревший костер, то на свои нехитрые пожитки, лежавшие в куче у прокопченной пастушеской хижины.

Вдруг далекий гулкий хлопок выстрела, со стороны селения Ишичали заставил всех разом повернуть головы. Сухой треск выстрела постоял в ушах и пропал. Никому не подвластное эхо долго гуляло в гудящих скалах.

– Уо!! Воре! Смотрите! Вон там! – зоркоглазый Ташав возбужденно указал стволом старой кремневки на черную точку.

Это был всадник – джигит, по всему аварец, стремительно несущийся по узкой межгорной долине. Он бешено гнал коня, будто за ним на крыльях летела сама смерть-хвел. Полы его темно-синей черкески были заткнуты под ременной пояс, кожаные ноговицы перехвачены у колен учкуром, на ногах, – чувяки. Видно было: держит он путь издалека и по крайней важному делу, потому как, заметив дым костра, он тут же свернул, одержимо направив коня прямо на огонь, все крепче и яростнее ускоряя галоп скакуна.

Гонцы-вестники редко встречаются в горах, поэтому собравшиеся с нетерпением и опаской всматривались в приближающегося: каждый ждал известия от своих.

– Ай-е! Где его видел?

– Иай! Кто бы это мог быть?..

– Худжа Алла… как спешит! – взволнованно перебрасывались чабаны, заслоняя глаза от солнца, бьющего лучами прямо в лицо.

Больше других тревожились гумбетовцы. Ишичали их аул. И страх за родных клещами сдавил сердца. Кровь отхлынула от напряженных лиц, и они стали похожи на восковых кукол: краска снаружи и пустота внутри. Беспокойство передалось мюридам. И хотя, положение обязывало их быть сдержанными и невозмутимыми, они, вслед за другими, направились навстречу гонцу. Магомед, в висках которого также стучал пульс, не отрывая взора от всадника, привычно вынул из чехла свою подругу-винтовку.

…Джигит тем временем слетел в ложбину, пересекавшую пастушью тропу, скрылся из виду. Накал страстей стремительно нарастал. И когда несколько мгновений спустя, он снова появился по другую сторону откоса, Маги и Али с радостным волнением подняли руки в приветствии. Оба узнали лазутчика Гаджи-Омара из отряда чиркеевских мюридов, которые остались до конца верными Шамилю.

– Добрый твой день, Гаджи-Омар!

– Дай и вам Аллах, братья! – поспешно соскочив с коня, воин прижал руку к груди в знак приветствия.

Его тут же окружили. Столпившиеся не знали с чего начать расспросы, – так много не терпелось им узнать. Тяжело дышавший, весь в красно-бурой пыли гонец, будто нарочно молчал. Но слишком встревоженным казался он, чтобы молчание его можно было принять за шутку. Воллай лазун! Видно, с худыми вестями явился джигит.

Магомед вздрогнул. Первая мысль, как укус змеи, была: «Имам Шамиль». Вторая – «Гобзало». « Но нет! Не может быть!» – восстало все в душе. – «совсем с другой стороны, с севера примчался гонец…»

– Да говори же какие вести?! – гневно спросил, подошедший Гулу.

– Вести… – чиркеец поднял глаза, и когда его взгляд встретился со взглядом Одноглазого Маги, тот почувствовал, что кожа у него на затылке стянулась и покрылась ледяными иголками.

– Дайте воды. Пойдем к костру, – расскажу все и всем.

– Уо! Говори, брат, не скрывай ничего! – принимая из рук Гаджи-Омара армейскую фляжку с водой, хрипло пробормотал Али Хижалов. – Не зачем мешкать, когда быка ведут на убой, – прибавил он. – Э-э! Что заставило тебя …так гнать коня?

– Урусы!!

– Что?! Дуца щиб абураб? – Не веря своим ушам, переспросил Магомед.

– Где?! – медные лица окаменели.

– Дида бичIчIичIо! Ну же, объясни!

– Андийское койсу, возле Ишичали – аул… Казаки зарубили четырех чабанов-аварцев! Еще двое или трое в заложниках. При них буйволы и баранта.

– Пленные андийцы?

– Нет гумбетовцы… А, может… Э-э, откуда мне знать? Я с ними не разговаривал… Дайте еще воды.

– В-вах-х! Почему молчал?! Почему не сказал сразу!

– Где твой язык был?! – посыпались градом камней возмущенные крики. Многие схватились за оружие, словно уже начался бой.

– Да вы заклевали коршуны! Слова сказать не даете!

– Что там случилось?

– Я купал коня в реке, – сбивчиво начал гонец. – Вдруг вижу беда! Уо! Казаки!

– Сколько?

– Не меньше сотни! Белая Бурка во главе!

Глубокий шрам на лице мюрида из Урады потемнел от прихлынувшей крови. Так тавлинцы прозвали смертельного врага горцев, который пред боем, всегда облачался в роскошную андийскую белую бурку, снятую с убитого им мюршида из Шотроды. Волла-ги! Белая Бурка – знаменитый атаман терских казаков Василий Нехлудов. Матерый волк. Очень опасный враг. Этого «ястреба» Магомед лично видел в деле при Дарго-Ведено. Шашка его подобно сверкающей молнии разила отступавших горцев… Ярость, и беспощадность горели в его выкатившихся, налитых кровью глазах; дикая сила, сродни звериной силе Гулы, и такая же неумолимая жестокость сквозили в каждом его движении.

– Что было дальше? – мрачно прорычал Львиная Лапа.

– Я подкрался ближе. И хоронясь за камнями, все увидел, теперь там только семь гяуров. Остальные умчались в сторону Мехельты. Может, к своим, может, пронюхать чего… Один шайтан знает. Одного малого, лет восьми, отпустили… Урядник обязал доложить старейшинам в Ишичали: если наши вожди будут препятствовать выдаче мюридов, что воевали под знаменем Шамиля, – придут Барабанные Шкуры и казаки… Спустят кожу с каждого пятого! В Ишичали путь закрыт. Через своих я знал: вы, по приказу Имама, оставлены у Килятля следить за неверными. И вот я здесь.

– Э-эй, шакалы! – скаля стертые рыжие клыки, прорычал Душа Ножа. Черная весть взвинтила нервы Юсуфа, сердце которого было готово закровоточить от боли и напряжения. Он словно врос ногами в землю, цепко следя за действиями мюридов. Взгляд старика буравил то лицо чиркеевца, то испепелял выбритые затылки мюридов, и точно кричал: «Чего ждете? Есть среди вас мужчины?! Или вам всем в пору юбки надеть и бабьи шальвары до самых пят?!»

– Ай-е! Чего стоим?! – скулы Одноглазого задрожали от ярости. – Дорогу покажешь?

– Э-ээ! Как не покажу! Только коня свежего дайте.

– Дайте ему коня!