Анатолий Баяндин - Отчаянная

— Усталость сказывается да и погода, — точно оправдываясь за всех, сказал Шкалябин и прошел вперед. Он знал своих людей, и ему не были в диковинку такие разговоры. Ведь в бою ни один не пикнет: «Не могу, мне страшно, не пойду!» А вот длительные походы да еще при такой погоде озлобляют солдат, подавляют дух, делают людей раздражительными и злыми.

Так же неожиданно двинулись дальше. Через сотню метров голова колонны свернула на узкую проселочную дорогу. Солдаты, проваливаясь в глубокие ухабы, заполненные водой, матерно ругали свою «жисть», друг друга, поминали богородицу и святых.

К полуночи дождь перестал, но ветер, точно мокрая простыня, по-прежнему хлестал по лицам, срывал плащ-палатки, пронизывал тело крупной дрожью. Аня часто спотыкалась и падала. Верный Рафик помогал ей вставать, и, держась друг за друга, они продолжали плестись в хвосте ротной колонны.

— Прекратить разговоры! Прекратить разговоры! Разговоры прекратить! — разноголосо пронеслось по всей колонне. Это уже не было просто предупреждением, это был строгий приказ.

— Соблюдать тишину! — вполголоса повторили командиры рот. И каждый понял, что где-то близко противник, а значит, и конец этому треклятому переходу.

Через четверть часа батальоны и роты стали рассредоточиваться по мелколесью. С деревьев с шумом срывались тяжелые капли и стучали по жухлой траве. Пахло гнилью и близостью большой реки.

Аня окоченела. Прошел уже целый час, как они стоят под этими мокрыми деревьями. И никаких распоряжений, Рафик говорит, что подошли «к большой река Висла». Аня, конечно, слышала про Вислу, но не имела никакого понятия о ее величине. Как переправляются через такие реки, она тоже не знала. Западный Буг они перешли по какому-то мосту. «Наверно, и здесь есть мост», — решила она. Почему-то вспомнилась мать. И хотя Аня почти не писала ей, но прежней холодной отчужденности уже не чувствовалось. Те всего несколько скупых писулек, в которых она оповещала мать о своем здоровье и благополучии, теперь казались фальшивыми, ненастоящими. «Какая бы мать ни была, она остается матерью». Чьи это слова? Откуда их знает она? Конечно, ей не ахти как сладко жилось с матерью, но та ее вырастила. Одно это уже имеет значение, одно это имеет смысл. Все остальное — неважно, несущественно, никчемно. Она, Аня, не хочет помнить зла. Ведь после войны все, все будет по-другому; хорошо, радостно, легко!

Мать писала, что по-прежнему работает на фабрике. А ведь, насколько знает Аня, она болела. И ее болезнь не из пустяшных. Что-то вроде туберкулеза. Надо черкнуть, обязательно надо! Завтра же сядет и напишет большое и теплое письмо.

Рядом кто-то простуженно закашлял. На него зашикали. Вот и мать Ани, наверно, так же кашляет.

Мимо сновали офицеры, отдельные группы солдат тихо переговаривались, бранились. Между деревьями робко сверкнул огонек, обозначив переплет оконной рамы, и сейчас же погас.

— Дом! — удивленно пискнул Рафик. — Идем туда, Ана! — и потянул ее за руку.

Это было какое-то дощатое строение, не то сарай, не то рыбацкая хижина. Вокруг дома уже толпились солдаты, укрываясь от ударов ветра. Аня и Рафик протиснулись к стенке, встали на завалинку рядом с окном, в котором только что мерцал огонек. Прошуршала мокрая плащ-палатка. Кто-то изнутри завешивал окно. Топот, голоса, хлопанье дверей, скрип половиц и опять голоса.

— Вы мне не крутите! — слышался один и тот же уверенный баритон. — Немедленно доставьте их сюда, ко мне!

— Командир полка! — подсказал Рафик.

Потом тот же голос стал что-то объяснять.

— Ясно, ясно.

Аня узнала Савельева. Тут же вмещался надтреснутый и немного визгливый тенор:

— Товарищ гвардии подполковник, их еще нет, не подоспели.

— Я вас, майор, самого пошлю, если через двадцать минут их не будет здесь. — И уж тоном пониже: — Вот, капитан, смотри…

Все, что говорилось за стеной, было непонятным, запутанным. Приходили, говорили, кашляли, шаркали и опять уходили. До сознания девушки дошло одно: предстоит большая и очень ответственная операция. И руководит всем этим механизмом чья-то сильная воля.

Ноги девушки соскальзывали с наклонной завалинки.

— Идем отсюда, — не выдержала Аня, — неудобно тут.

И, уже уходя, девушка уловила все тот же сердитый баритон:

— Мне надо двадцать, а не десять лодок, понятно?

— На лодках будем плавать, ясно? — сказал Рафик.

Теперь-то Аня поняла, что никакого моста нет. Ну что ж, плавать так плавать.

Рассветало медленно, точно утро никак не могло расправить промокшие за ночь крылья. Ветер утих. Савельев вывел свой батальон к берегу. Молочно-белые клочья тумана плыли по реке, цепляясь за прибрежные кусты, поднимались кверху. Лодок все еще не было. Командир полка стоял в окружении комбатов и офицеров штаба над самой кручей. Все они всматривались в туманную даль левобережья. Но вот подполковник круто повернулся и в сопровождении капитана Савельева направился к первому батальону. На нем уже не было того прорезиненного плаща, в котором он ночью обгонял колонну. Шинель обтягивала его крутые широкие плечи.

Солдаты при виде начальства стряхнули с себя остатки предутренней дремоты, подтянулись. Подполковник обошел роты и остановился возле Шкалябина. Подал руку.

— Готов?

— Так точно, товарищ гвардии подполковник!

— Ну что же, Шкалябин, капитан вот на тебя указал, — сказал командир полка, — поплывешь первым.

— Слушаюсь, това…

— Слушаться одно, а вот выслушать меня придется, — перебивая лейтенанта, проговорил командир полка, и все трое двинулись обратно к берегу.

Аня с надеждой смотрела на удаляющихся офицеров, от которых сейчас зависел исход этой сложной операции. Нет, не только исход! А жизнь многих людей разве не в их руках? Сумеют ли они разобраться во всех деталях, учесть все случайности, чтобы как можно успешнее форсировать эту преграду? Ведь большинство солдат или не плавают вовсе, или очень плохо.

Подошла Шура Солодко, такая же мокрая и озябшая, как и Аня.

— Лодки привезли, — сообщила она.

Со стороны дороги доносился приглушенный шум моторов.

Шура взяла окоченевшую руку Ани, отвела девушку в сторону.

— Я слышала, вы первыми?..

Аня кивнула. Помолчали, глядя друг на друга. И, точно спохватившись, Шура вытащила из сумки плитку шоколада.

— Вот погрызи…

Аня взяла плитку и разломила на две половинки.

— А это тебе, — сказала она, подавая одну половинку Шуре.

— Спасибо, Анечка!

С прибытием лодок берег оживился. Забегали солдаты, засуетились офицеры. Появился Рогачев. Увидев девушек, он подошел к ним.

— Приятного аппетита!

Девушки поблагодарили. Шура разломила свою половинку еще и предложила Рогачеву.