Анатолий Баяндин - Отчаянная

— Хочешь?

— Не откажусь, — улыбнулся комсорг и, выкинув серебристую бумажку, положил кусочек шоколада в рот.

Ане стало неловко, что ей не с кем поделиться. А почему бы не дать Давлетбаеву? Ведь он тоже голодный. А может, Пашке?

Аня посмотрела на Рогачева. Осунувшееся за ночь лицо, мокрые пряди волос, свисавшие по вискам, доверху заляпанные сапоги. Он облизнул посиневшие губы, аппетитно почмокал и сказал:

— Пойду поговорю с ребятами.

Аня вспомнила вчерашний день. Вот этот самый человек вручил ей комсомольский билет. Как она волновалась, когда Рогачев вписывал ее фамилию, год рождения, наименование комсомольской организации, выдавшей билет. Потом пожал девушке руку и совсем не торжественно, как она думала, вручил ей эту серую книжицу с силуэтом Ильича. Нет, не сразу Аня решилась спрятать ее в карман. Она любовно осмотрела все странички, запомнила каждую надпись и, если говорить откровенно, даже понюхала корочки, пахнущие так же, как пахнет свежий номер газеты или журнала. Только об этом никто не знает и не должен знать. Назовут еще дурехой или взбалмошной. Аня и сейчас ощущает тепло комсорговской ладони. Она была сухой и такой жесткой, как у Пашки. Рогачев улыбнулся и сказал:

— Вот вы и комсомолка!

Девушка помнит, как вспыхнули щеки, как защипало в горле, но все же она смогла ответить ему:

— Постараюсь оправдать… доверие…

— Я в этом не сомневаюсь, — проговорил он.

Потом поздравляли Шкалябин, Коля, Пашке и даже Красильников. Пришел, протянул свою лапищу; в которой потонула вся ее рука, пробасил:

— Ну, Отчаянная, вот ты и… Поздравляю! — и так тряхнул руку девушки, что сам оробел. — Экий я, право, неловкий… извини, Анна! Непривычный я с вашей сестрой. Известно дело, таежник.

Так и назвал; «Анна». Кроме матери, ее никто так не называл. А он назвал. Хорошо! После этого она побежала искать Шуру, чтобы поделиться с ней своей радостью.

Рогачев повторил:

— Ну так я пойду.

Аня протянула свою дольку шоколада, неуверенно сказала:

— Вот, возьмите… от меня!

Комсорг почему-то посмотрел сперва на Шуру, точно спрашивая: «Разрешаешь?» Девушка еле заметно кивнула: Только потом он обернулся к Ане. Та улыбнулась:

— Берите…

— Пожавуй… Спасибо! — И Рогачев засмеялся: — А ведь я вакомка, да еще какой!

«Какой уж ты лакомка, — подумала Аня, — когда видно, что голоден, как мы».

Саперы спускали лодки на воду. Командир полка что-то, объяснял Шкалябину, указывая на противоположный берег. С каждой минутой становилось светлее, туман редел.

— Товарищи, — негромко говорил солдатам Рогачев, — кто первым ступит на тот берег, будет представлен к высшей правительственной награде!

Аня видела, как при последних словах комсорга полка в глазах Пашки Воробьева заплясали чертики. Теперь он не успокоится, пока не добьется своего. Это она, Аня, знала наверняка.

Рогачев говорил о том, какое большое значение имеет плацдарм на той стороне Вислы, как приблизит этот плацдарм гибель фашистской Германии. Но Пашка больше ничего не слышал. Он смотрел на лодки, покачивавшиеся на легкой утренней волне, и грыз кончик коричневой вонючей сигары. На которой-то из этих шести лодок поплывет он, Пашка Воробьев, и, конечно, кое-кому «утрет нос».

Подполковник распахнул шинель, вытащил из брючного кармана часы и махнул рукой: «Давай!»

Переправа началась. Волновались все. Каждый видел, что лодки прибыли не все, и то с опозданием. Туман поднимался на глазах, обозначив синюю полоску вражеского берега.

Удастся ли форсировать Вислу, широкую судоходную реку? Об этом думали генералы, об этом думали солдаты.

Аня стояла у самой воды и смотрела, как Шкалябин распределяет по лодкам людей.

— Снять шинели! — приказал он и разделся сам.

Командир полка и Савельев стояли тут же, тихо переговаривались. Сонно набегала волна, в уключинах поскрипывали весла.

— Ну как, товарищ Киреева? — обратился к девушке комбат.

Аня не знала, что ответить на такой неопределенный вопрос.

— Все в порядке, товарищ гвардии капитан! — отделалась она казенной фразой.

Подполковник, прищурившись, посмотрел на незнакомую девушку и, будто что-то припомнив, спросил:

— Это вы та самая Отчаянная, о которой пишут в газетах?

Девушка покраснела.

— Так точно, товарищ гвардии подполковник! — подсказал капитан. — Та самая Отчаянная и есть. Вчера вот в комсомол приняли.

— Ну что же, очень хорошо, поздравляю! — сказал командир полка и протянул руку.

Аня окончательно смутилась.

— Ну, ну, не надо краснеть!

Шкалябин стоял на носу лодки и ждал, когда подполковник подаст знак. Только сейчас девушка заметила, что лейтенант усадил уже всех людей.

— Ни пуха ни пера! — пожелал командир полка и легонько подтолкнул Аню к лодке.

Красильников отодвинулся, уступив девушке место. У самой воды стояла Шура.

— До встречи на том берегу!

— Пошел! — Подполковник, глядя на часы, поднял руку, точно судья, объявляющий о начале старта.

Красильников резко оттолкнулся веслом, лодка покачнулась, поплыла. Остальные пять лодок двинулись за ней. Аня оглянулась. Вот там, во второй лодке справа, сидят Пашка, Коля Крыжановский, Гришаня и еще четверо солдат. И вдруг в одной из лодок девушка заметила Рогачева. Он, как и Шкалябин, сидел на носу и смотрел вперед. Комсорг тоже был без шинели, в руках сжимал автомат. «Оказывается, комсорги не только говорить умеют», — подумала Аня.

— Поднажмите, ребята! — распорядился Шкалябин.

Лодка круто вырвалась вперед. Какое-то новое, еще не испытанное ощущение овладело Аней. Что-то среднее между полнейшим безразличием и сонливостью. Но если бы ей сказали: «Ложись, отдохни!» — она бы наверняка отказалась. Такое состояние бывает, когда человек не в силах предотвратить надвигающуюся опасность. Аня обернулась, посмотрела назад. На берегу еще стояли командир полка, Савельев, Шура и много других офицеров. А далеко за ними розовело небо, занималась заря. Тучи уходили на запад. Девушка зачерпнула ладошкой воду, обтерла лицо. Сегодня она должна написать матери письмо. Это так же необходимо, как, скажем, разговаривать, смеяться, двигаться.

— Чего задумалась, Анна?

Ане положительно нравилось, что Красильников называет ее полным именем.

— Нет, я ничего… так просто. Водичка хорошая, освежает.

— А-а. Пожалуй, тоже надо ополоснуться. — И Красильников, перегнувшись через корму, где сидел, окунулся чуть ли не с головой.

— Правда твоя, водица что надо. Польская водица. — По его черным усам скатывались маленькие струйки и падали на гимнастерку, от которой шел легкий парок.

— Вот бы посчитать, товарищ лейтенант, — обратился он к Шкалябину, — сколь рек переплыли.