Анатолий Баяндин - Отчаянная

Сил уже нет, все равно надо выбираться на берёг, Она даже не может нащупать свой пистолет — заняты руки. У Пашки оружия нет.

Снаряды пролетают над головой и грохаются где-то за этими зарослями. Осколки рикошетят от воды, с пурханьем улетают дальше.

Ани нащупывает дно и тащит Пашку на себе. Сейчас он стал тяжелым и рыхлым. Взошло солнце. Косые лучи, казалось, подожгли реку. От множества ослепительно ярких пятен рябит в глазах. Аня делает последние шаги и падает на прибрежную отмель.

Вот уже двадцать минут Шкалябин со своей обескровленной ротой дерется за кусок земли. Двадцать минут… А может, всего пять, а может, час?

Немцы не ожидали русских — это было ясно. На берегу не оказалось вражеской пехоты, только несколько артиллерийских позиций маскировалось в прибрежных зарослях да два-три пулемета охраняли эти позиции. Вероятно, пехота концентрировалась где-то в другом месте.

Шкалябин знал, что противник с минуты на минуту может перебросить сюда стрелковые подразделения, и тогда будет трудно. Но главное, он сумел высадиться и занять пусть маленький, а все же плацдарм. Сумеет ли комбат переправить батальон до подхода вражеских сил?

Немецкие артиллеристы, побросав пушки, взялись за автоматы и винтовки. Появились первые раненые. Несколько наших солдат погибло. Давлетбаев пока один справляется со всеми ранеными. Рогачев с группой солдат отбил одну из пушек. Теперь солдаты защищаются прямо на позиции, повернув пушку в сторону гитлеровцев.

Вражеских солдат становится все больше и больше. Значит, немцы откуда-то стягивают силы. Лейтенант замечает, что они появляются справа. Они могут блокировать его роту, и тогда батальону не высадиться.

Шкалябин решает, оставив один взвод здесь, двумя другими атаковать, занять полоску вниз по течению, чтобы обезопасить подход остальным лодкам. Другого выхода нет.

Лейтенант подзывает Рогачева и оставляет его за главного. Командир взвода ранен.

— В случае чего отходите в нашу сторону!

— Нет, лейтенант, — твердо говорит комсорг, — мы не имеем права никуда уходить. — Он несколько секунд смотрит на сдвинутые брови командира роты, потом быстро уходит на позицию. — У нас же пушка! — оборачиваясь к Шкалябину, на ходу бросает он. Лейтенант раздвигает брови, складки возле губ разглаживаются. Ведь и он, Костя Шкалябин, был комсомольцем. Когда? Вчера, год назад? Время не играет роли. Важно, что он был комсомольцем.

Раздумывать некогда. Каждая потерянная секунда грозит провалом всей операции. К лейтенанту подбегает Коля Крыжановский. У него перевязана левая рука.

— Товарищ лейтенант! Надо выручать Аню. Она может попасть к фрицам!

Шкалябин давно думает о девушке, но признаться, что ей грозит смертельная опасность или еще хуже — плен, не находит в себе сил. Каждая секунда, каждая секунда… Нет, он не имеет права думать о ней, о себе, о каждом в отдельности. Здесь решается судьба победы, а это важнее, чем… Да что в конце концов этот юнец пристал к нему?! Знает ли он, что такое настоящее чувство… любовь?! И все же хочется обнять этого паренька-огонька, сказать ему по-отечески: «Коля, иди и разыщи ее, спаси!» Но вместо этого из груди лейтенанта вырывается противный сиплый крик:

— Какого черта вы с такими вопросами суетесь ко мне?!

Крыжановский оторопело смотрит на лейтенанта и пятится назад.

— Шли бы вы лучше в тыл!

А где тыл, когда за спиной двадцатиметровая полоска земли!

Коля хлопает глазами, но говорит упрямо:

— Никуда я не пойду!

На этот раз его голос не срывается, как у несовершеннолетнего юнца.

— Но ты же ранен! — переходя на ты, уже мягче говорит командир роты.

Коля кладет раненую руку на автомат и быстро шевелит пальцами, по которым все еще стекают струйки крови.

— Пустяки, царапина.

Откуда в этом пареньке столько упрямой настойчивости, выдержки, отваги? Кто воспитал его? А тебя кто, Костя Шкалябин? Разве ты не носил в кармане серую книжицу комсомольского билета с силуэтом Ильича? Разве не вся жизнь в этом?

Каждая секунда… каждая секунда…

Шкалябин ласково смотрит на Колю, говорит:

— Будем атаковать, товарищ гвардии сержант!

— Слушаюсь!

— Немедленно, слышишь, немедленно!

Пашка приоткрыл глаза. Солнечный луч ослепил его, и он снова зажмурился, но уже ощутив всем своим здоровым крепким телом жизнь. Да, он жив, жив вопреки всему и всем. Воздух сам просится в грудь, и Пашка, широко раскрыв рот, глотает его полной мерой, пока нёбо и язык не пересыхают.

Как же так случилось, что он не умер? Ведь последнее, что он помнит… А что он помнит? Какие-то качели, желтое небо, словно отцовский медный чайник, который он всегда брал с собой, уходя на долгую охоту, черные-черные пихты и ели… и опять качели…

Кто-то держит его за руку в том самом месте, где врачи нащупывают пульс. Кто бы это мог быть? Он боязливо приоткрывает веки. Стук в висках заставляет закрыть глаза. Он делает глубокий вдох и тихо говорит:

— Это ты, Отчаянная?

— Очнулся! — Аня смеется. — Ну и поглотал же ты воды. С полведра пришлось выкачать.

Пашке хорошо, она держит его за руку. Ему даже не хочется говорить. Он улыбается и шепчет:

— Отчаянная, хорошая, Анечка!

Лениво набегает на отмель волна, с прибрежных ив со звоном шлепаются тяжелые капли: тю-п, тю-п, тю-п.

— Можешь встать? — спрашивает девушка. Голос ее звучит необычайно красиво, задушевно.

Пашка приподнимается на локтях, смотрит на Аню, опять падает.

— Голова кружится.

— Пройдет!

Из-за кустов доносится топот десятков ног и чужая незнакомая речь. Аня вздрагивает и выхватывает из кобуры пистолет. С него стекают капельки воды — это пугает девушку: может не сработать. Она растерянно оглядывается.

— Анечка! — говорит Пашка. — Я сейчас, сейчас… — Он с трудом поворачивается на бок и торопливо шарит по карманам. — Где же они делись? — Лицо Пашки перекосилось. — Анька!

— Что ты ищешь?

— Гранаты мои!

— Вот твои гранаты, — говорит девушка, извлекая из мокрого песка две лимонки.

Пашка обрадованно тянется к ним.

— Лежи, не двигайся!

Аня берет гранаты и заползает в заросли ольшаника. В глазах Пашки тревога.

— Анька! Отчаянная, что ты надумала? — Пашка в бессильной злобе скрипит зубами и зарывается лицом в мокрый песок. «Эх, парень! И завсегда девка берет верх над тобой!»

Аня вскарабкалась на кручу и притаилась под молодой курчавой ольхой. Мимо отдельными группами пробегают фашисты. Они направляются туда, где дерется Костя. Видимо, они ждали русских на другом участке, а теперь бегут «заделывать дыру».

Аня с ужасом смотрит на эту зелено-голубую ватагу и думает о Косте, о Рогачеве, о Коле Крыжановском, о Рафике, о всех своих. Вернее, не думает, а видит их мысленным взором. Им трудно, но они не сдаются. Фашисты наседают, пытаясь столкнуть их в Вислу, Костя Шкалябин, как всегда, суров и немногословен. Из-под черных изогнутых бровей смотрят черные, горящие ненавистью глаза. На побелевших скулах перекатываются желваки. Враги атакуют…