Кюлюмов Костандин - Парень и горы

– Главное сейчас, товарищи, - это полная мобилизация всех сил Отечественного фронта, объединение партизанских отрядов в крупные боевые соединения и безотлагательная подготовка к освобождению сел и городов. Надо наращивать размах наступательных операций, цель которых - взятие власти по всей Болгарии… Центральный Комитет считает революционную ситуацию, которая сложилась в Болгарии в настоящий момент, исключительно благоприятной для решения этой исторической задачи. Красная Армия неудержимо продвигается к Балканскому полуострову и скоро форсирует Дунай. Товарищи, советские братья приближаются к нашей земле. Близок час великой победы! Так будем же достойными этой победы…

Слушая эту речь, мыслями он невольно обращался к прошлому, перед ним возникали разные лица - бай Михал, Анешти, Димо, другие товарищи.

…Это было на встрече с Михалом и двумя его сторонниками. Мужчины лет под пятьдесят, они чувствовали себя явно неуютно в непривычной обстановке, среди вооруженных бойцов партизанского отряда. Политкомиссар Димо сидел возле раскаленной железной печурки. Давно уже все обогрелись и высушили одежду, поужинали, с удовольствием вспоминая фасоль, заправленную крохотными кусочками сала. Откуда-то появилась ракия. Политкомиссар пригубил обжигающий напиток, но пить не стал.

«Эту фляжку с ракией я забираю. Мало ли раненых может быть у нас, а где спирт взять?»

Тогда-то бай Михал сердито процедил:

«Вы поразбежались, спасая свою шкуру, а не соображаете, что весь народ из-за вас страдает. Я говорил и еще раз говорю: убирайтесь из околии, не подвергайте людей опасности».

Что это - злоба или просто укор? Политкомиссар наклонил голову, глаза его потемнели.

«А мы хотим сказать тебе, бай Михал: коли ты стоишь на своем, значит, ты против партии», - не сдержался Анешти.

«Ошибаетесь, ребята! Разве может человек идти против самого себя? Ведь здесь партия - это я!»

«Ты секретарь околийского комитета, это правда, но можешь им и не быть», - оборвал его Анешти.

Политкомиссар тихо спросил:

«А решение ЦК тебе известно?»

«Известно, да не об этом сейчас речь. Ваше сидение в горах - это чистое безрассудство, Димо! Ты мастак придумывать красивые сказочки, но и я не лыком шит. Что мы сейчас решаем? Ничего не решаем, только растравляем душу пустыми словесами. Да, пустыми…» - упорствовал бай Михал.

Трепетали красноватые блики огня, приятно пахло смолой, на стенах играли полутени. А бай Михал разрушал этот мир, такой уютный, сокровенный, товарищеский.

Что представляет собой этот бай Михал? Крупное лицо выдавало в нем человека бесстрашного и доброго, способного прощать или все, или ничего.

«Откровенно говоря, я уверен, что победа близка, - продолжал бай Михал после краткой паузы. - Но ее принесет Россия, а не ваши неуклюжие берданки с десятью патронами на человека. - По его лицу скользнула мечтательная улыбка. - Кроме того, Димо, и об этом я тоже говорил не раз, вы прямо-таки искушаете партийные кадры своей романтикой. Собираете Кискиновы {11}отряды, подражаете Яне Санданскому, а людям свойственно идти за смелыми и сильными. Это - самоубийство. Вы истребляете наши кадры. Бросаете их в пасть волкам».

Димо смотрел на огонь. Что он там видел?

«Михал, это оппортунизм, паразитическое выжидание, - резко сказал он. - Когда советский народ победит, а он обязательно победит, это будет его победа. Победа тех, кто за нее боролся, а не тех, кто сидел сложа руки и глазел в окошко».

Димо поднял голову. Его лицо было багровым от пламени, небритое, исхудалое, суровое.

«Свобода и победа даром не даются! А ты свободу - как милостыню хочешь получить. Коли у нас враг общий, значит, и борьба должна быть общей. Но эта борьба ведется на многих участках, и каждый должен победить на своем. Что касается Советского Союза, то он и без нас прекрасно справляется со своей задачей. А что получается по-твоему? Выходит, мы должны сидеть на лавке скрестив ноги и ждать, пока в один прекрасный день не смолкнут все орудия на Восточном фронте. А как только смолкнут, мы тут и забегаем: а что нам обломится от этой победы?»

Бай Михал молчал. Упорно и настойчиво хранил он чувство собственной правоты - ведь он старался сберечь партийные кадры, он - защитник коммунистов околии. Эта убежденность не поддавалась доводам Димо. Бай Михал весь покраснел от злости и хрипло сказал:

«Это безумие, говорю я вам».

«Безумие? А не безумие, что Болгария ждет свободы именно от нас, потому что нет другой силы, которая бы ее защитила и спасла от полного краха?» - даже Анешти, человек по характеру сдержанный, повысил голос.

«Если бы вы подвергали опасности только себя, я бы махнул рукой: что накрошили, то и хлебайте. Но дальнейший приток людей в горы я остановлю. Что пропало, то пропало, хоть бы остальных сохранить до решающего часа».

Димо покачал головой.

«Для решающего часа, говоришь? Неплохо придумано! Спим себе годами, потом вдруг вскочим, когда уже и надобности в нас не будет. Нет, бай Михал. Ты не только оппортунист, но и капитулянт. Но если ты на самом деле решил, что партии можно отдать крохи, а остальное приберечь для себя, то не удивляйся… гнилье в партии мы не потерпим!»

Политкомиссар встал, затянулся сигаретой. В наступившей тишине стали слышны хрипы страдающего бронхитом Грамматика, тяжелое дыхание бая Михала, потрескивание огня в печке, монотонные удары дождевых капель.

«Это наш последний разговор, - подытожил Димо. - Пора поставить точки над «i». Партия создана для борьбы, а не ради славы. Хоть она и запрещена, мы тайно, не привлекая внимания врагов, разжигаем в народе огонь - без копоти и дыма. Но если, борясь за идеалы партии, мы не отдаем все, что требует от нас эта борьба: и покой, и семейный очаг, и душу свою, и жизнь, - мы не имеем права причислять себя к коммунистам. Таков закон борьбы».

Бай Михал провел ладонью по лицу.

«Димо, Димо, скажи же наконец, когда настанет этот час…»

«Не вздыхай, пожалуйста! Сейчас нужны не вздохи, а действия! Как иначе мы покончим с пассивностью и перестанем ехать на горбу тех, кто сражается, не щадя сил и жизни?»

«Может, ты и прав, но я все же считаю, что надо работать осторожнее, сохранить силы для решающего момента».

«Так это то же самое, о чем ты твердил и раньше.

Если разобраться, что такое этот «решающий момент»? Он складывается из множества моментов и моментиков… Целое всегда состоит из частиц. Повторяю тебе в последний раз: бездействовать сейчас - это значит быть сторонним наблюдателем. Пусть другие делают кирпичи, пилят балки, копают фундамент, пусть другие строят дом, а мы отсидимся в стороне и, когда дом будет готов, скажем: этот дом наш и построен он для нас! Извини, если это по-твоему «героизм», то пропади он пропадом!»