Николай Пронин - Бойцы Сопротивления

Местные леса напоминали ему Присвирье. Он шел, сильно хромая, опираясь на палку, выломанную в орешнике. Орехи ел на ходу. Нужно было быстрее пробраться лесами через линию фронта. Но под Москвой, всюду это чувствовалось, немцы накапливают силы для решающего удара, в лесах густо стояли их части. А чуть южнее — курские и брянские леса, решил подаваться туда. Сколько он шел? Наверное, более месяца. Ягоды, грибы, груша-сушка были для беглеца пищей. Заживала от приложенной бересты нога…

Однажды лейтенант забрел в одно селение — нужно было раздобыть хоть кусок хлеба и картошки. Кузнецова остановил невысокий бородатый человек в черной рясе. Назвался местным священником.

Он предложил командиру, узнав его по здорово оборванной во время скитания форме, отдохнуть. Усталость взяла свое. Иван согласился и после еды уснул в доме попа. А ночью его разбудил испуганный священник. Бедняга крестился, словно попал в ад, и указал на окно. Видно, хотел, чтобы тот прыгал в него.

Пока лейтенант надевал брюки и сапоги, немцы ворвались в дом. Двое схватили беглеца, а попа оттолкнули. Офицер спрашивал Ивана — кто такой? Когда увидел гимнастерку, сразу крикнул: «Офицер!»

Кузнецова потащили в штаб, а утром, уже без командирских «кубарей», оторванных немцами, он лежал связанным в кузове грузовика. Его везли в лагерь. Привезли на окраину небольшого городка. С грузовика видны были длинные бараки и вокруг них люди — кто сидел, кто ходил по кругу. И все такие, как он: с бинтами, грязными повязками, самодельными костылями, палками. Вокруг этих шести бараков проволочный забор, у входа будка и часовой. Втолкнули лейтенанта в барак, не сказав ни слова. Пленные обступили, спрашивая, откуда, с какого фронта и всякое другое. От них лейтенант узнал, что лагерь находится возле Бердичева, здесь одни только раненые, многие тяжело. Помощи никому никакой не оказывают. В бараке стоял смрад от человеческих тел. Снег еще не шел, но в щелях была изморозь. На нарах лежали люди в рваной одежде, кто в чем. Лейтенант с трудом нашел себе место. Рядом чернявый, худой, остроносый молодой красноармеец в старой заячьей шапке, назвался Ашотом.

Наискосок на нарах лежал весь перебинтованный большелобый матрос с кустистыми бровями {45} 45 Это был матрос с монитора «Смоленск» Н. Мурашко. Он остался жив и рассказал о событиях тех лет. . Он встал и стал расхаживать, словно что-то обдумывая. Часто подходил к окну, смотрел в степь и снова прохаживался.

На нарах чуть подальше лежали два пожилых красноармейца-«приписника», как называли их до войны. Эти не служившие в кадровой армии люди были приписанными к определенным частям. Один назвал себя Иваном, второй Гавриилом {46} 46 Иван Ружинский и Гавриил Бородачев тоже откликнулись на мои публикации. .

Вечером Кузнецов узнал от матроса Николая, как он со своего корабля Днепровской военной флотилии попал в плен. Его «фрегат» {47} 47 Н. Мурашко служил на мониторе, а фрегатом он называл свой корабль в шутку. подбили с берега, и он, развернувшись, встал поперек реки Пины. Потом отбивались от вражеской пехоты. Тут его и ранило…

Шли дни, недели. Рана на ноге Кузнецова затянулась. Николай Мурашко и Ашот подружились с Иваном Кузнецовым.

Однажды они все вместе лежали на нарах. Вблизи барака видны были ворота, рядом часовые. Вдруг часовые встали во фронт, пропуская входящего в лагерь офицера в черном френче с черепом на рукаве и фуражке. Рядом шел высокий, худой человек в шляпе и темно-синем длинном пальто. Они вошли в барак и остановились. Офицер махал рукой, отгоняя неприятный запах, и морщился. Гестаповец что-то сказал в сторону переводчика. Переводчик громко объявил:

— Всех вас сейчас переведут в госпиталь. Начинается погрузка на два машина. Сядут столько, сколько влезут. Понятно?

Лейтенант посмотрел на лица стоящих людей. По-разному воспринимали они это сообщение.

— Ну что я тебе говорил, дядя Николай? Сейчас будет нам госпиталь, лазарет, душевая… Понимаешь? — Ашот сказал это громко, когда дверь хлопнула и офицер удалился. Николай только поморщился. Все заговорили. Кто-то не верил и проклинал фашистов. Кто-то радовался — пришла помощь.

К лагерю на большой скорости подошли две машины. Кузнецов удивился, как проворно начали лезть покалеченные люди, стонали, кричали, но лезли. Все торопились в «госпиталь»… Машины тронулись с ревом и, не отрываясь друг от друга, скрылись вдали.

Кузнецов остался у барака, с ним матрос Николай, Ашот и два «приписника» — Ружинский и Бородачев. Кто-то закрутил из табачной пыли, которую нашел в кармане, цыгарку. Она пошла по рукам.

— Без охраны везут, черт возьми! Знают, что в госпиталь, оттуда незачем бечь, — говорил пленный с рыжей бородой. Лейтенант Кузнецов посмотрел на него в упор, тот ухмыльнулся: — Живы будем, не помрем. Немец не зверь. Образованные люди среди них тоже есть.

Матрос резко повернул голову и так посмотрел на рыжебородого оратора, что тот начал заикаться. Иван Кузнецов боялся, что матрос съездит ему по шее. Наступила тишина. Казалось, каждый думал о своем.

Снова послышался гул машин. Они, свернув с дороги, резко затормозили и развернулись. Все вышли из барака. Переводчик выскочил из кабины. Его глаза тревожно блестели. Он крикнул: «Остальные, садись!» — и закурил сигарету.

Николай и Ашот, пропустив других пленных, сели почти у самого борта второй машины. Иван Кузнецов с Ружинским и Бородачевым протиснулись к середине. Охраны в кузове не было. Не успели заключенные опомниться, как машины взревели и понеслись на предельной скорости. Они промчались мимо одиноких сельских домов. Мальчишка, стоявший у обочины, что-то крикнул, и до пленных донесся только звук «ел… ел… ел». Но по тому, как на него набросилась мать, закрыв рот рукой и затем перекрестилась, можно было предположить, что малец крикнул что-то недоброе. Матрос посмотрел на Ашота. Лицо его было светлое, радостное. Лейтенанту показалось, что ветер проник под его гимнастерку, и он весь дрожал.

Машины свернули с шоссе, но скорость не сбавляли и на грунтовой дороге. Справа виднелся мелкий лесок. Первая, а за ней и вторая машина, сбавив скорость, поехали по полю куда-то к оврагу. На снегу виднелась проторенная дорога, словно десятки машин проехали по следу. Из-за спины сидящего не было видно ямы, возле которой стоял гитлеровец. Машина развернулась и затормозила. Послышалась команда. Лейтенант привстал, и теперь все ясно увидел: машины остановились в двадцати метрах от ямы. Она была забита трупами. Вот, значит, что кричал парень: «расстрел… расстрел…» Николай посмотрел на эту яму, потом на пленных. Ашот в страхе прижался к матросу.

Шоферы у машин спокойно покуривали сигареты. Стоящий у ямы молодой офицер, повернувшись лицом к машине, негромко крикнул: «Шнеллер!» Второй офицер спешил к заднему борту. А между ними ходил тощий гестаповец, с припухшими веками и небольшими усиками. Он коротко отдавал какие-то распоряжения. Услышав команду, офицер с карабином быстро открыл задний борт машины. Пожилой вытащил пистолет и на глазах у всех заложил обойму с патронами. Николай посмотрел на Ашота, тот на него. Лейтенант Кузнецов тоже понял, что нужен Николаю, и вместе с Бородачевым протиснулся ближе.