Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане»

— Ко мне первому приезжайте, — вмешался меднолицый Богунов, — я в Крыму, в своем доме живу. А в Крыму, между прочим, море… Знаете, что такое море? Слушайте, люди…

Богунов набрал полную грудь воздуха, взмахнул руками, но так ничего и не сказал.

Только закатились васильковые глаза за бруствер окопа. И захрипела шорохами эфира радиостанция.

— Метель-один, Метель-один, вызывает Большое хозяйство, прием!

«Большим хозяйством» называлась станция оперативного дежурного в полку, предназначенная для связи командира полка со службами, оставшимися на основной базе. Сейчас эта станция была в ведении дивизионного генерала. Шульгин пододвинул радиостанцию поближе с удивлением. Оперативный дежурный никогда не выходил на прямую связь с младшими офицерами.

— Большое хозяйство, Метель-один на связи.

— Метелюшка! — ворвался вдруг в эфир взволнованный женский голос. — Слава Богу, ты живой, бедовая моя головушка!..

— Ленка, открой же ты, наконец, — звенели за дверью перебиваемые оглушительным стуком голоса санбатовских девчонок.

Они ввалились в комнату женского модуля растрепанные, взбудораженные.

— Ты что, дуреха, совсем ничего не знаешь, — затараторили они наперебой.

— Две «вертушки» сбиты…

— Только что ребят привезли для «Черного тюльпана»…

— Мамочки, ничего от них не осталось, одни кусочки… Никого не узнать!..

— Раненые тоже есть. Тяжелые. Вертолеты с ними в воздухе…

— Что там творится, что там творится!..

— Игорь Иванович, приказал тебя срочно в операционную вызвать…

— А ты с ума сошла!.. Занавесилась… Сидишь в темноте…

— Ой, что это с ней, девчонки?..

— Ты куда, ненормальная?..

Они разлетелись в стороны от рванувшейся к выходу Елены. Задрожали стены, и разорвались бумажные обои у косяков от хлопнувшей с треском двери. Упала со стола с жалобным звоном фарфоровая китайская чашка.

— Ой, бабы, ну мы и дуры старые, — глухим шепотом сказала одна из девчонок. — У Ленки же Шульгин на первой паре подорвался.

Елена летела, не разбирая дороги, ударяясь плечами о стены, проваливаясь на выбоинах дороги, разбивая ноги о камни. Лицо у нее пылало. В голове стоял страшный гул, сквозь который пульсировала ужасная мысль: он погиб, погиб, погиб… От этой кошмарной черной мысли не хотелось больше жить, слабело все тело, и сердце, казалось, немело и едва билось ледяными толчками.

Елена влетела в подземелье файзабадского морга с ввалившимися черными глазами, растрепанная, дрожащая, опустошенная. И когда горящий взгляд ее наткнулся на груды собранных шульгинских ребят, неловко прикрытые медсанбатовскими простынями, липкая хватка животного ужаса сжала ее остановившееся сердце. Белые стены качнулись и поплыли, меняя свой цвет на туманный сгущающийся мрак.

Она очнулась от резкого неприятного запаха нашатыря. Где-то рядом мальчишеский голос твердил упрямо и громко.

— Только вы их не перепутайте. Мы их еле опознали. Лейтенант велел мне лично за всем тут проследить. Сказал, голову снимет, если перепутают. Лейтенанта нашего все знают…

— Какого лейтенанта? — еле слышно прошептала слабая Елена, поднимаясь на колени и отталкиваясь от испуганного начальника медслужбы, нависшего над ней с нашатырем.

— Как это, какого лейтенанта? Нашего… Шульгина Андрея Николаевича. Он знаете, какой страшный, если что не так.

— Андрюша живой… Он живой, — жалобно всхлипнула Елена, не веря еще своему нежданному счастью.

— Ну, голубушка, — густым басом заворчал начальник медслужбы, лысоватый пожилой майор. — Да твой Шульгин с того света к тебе вернется. Приползет на одном характере. Это же гусар. Крепкий мужик. Добрая стена для любимой женщины. Повезло тебе с ним, Елена. Поднимайся, поднимайся. Нашла время в обмороки падать. Вон уже вертушки с ранеными садятся одна за другой, а у тебя еще инструмент не готов. Беги, беги, голубушка…

Он улыбался в рыжие пшеничные усы, глядя, как жизнь возвращается на мраморное, прекрасное лицо Елены, как наливаются упругой силой безжизненные, вялые руки.

— Я сейчас буду, готова, — тихо сказала Елена.

Поднялась, слегка пошатнувшись. Потерла виски и побежала к выходу, боясь оглядываться на ужасные окровавленные плащпалатки.

Следующие семнадцать часов Елена провела в страшном напряжении беспрерывных операций. Пять раз она ложилась сдавать кровь для ослабевших раненых. Пять раз вставала, и, отклоняя предложение хирургов идти отдыхать, вновь становилась к операционному столу. Врачи поглядывали на ее побелевшее как мел лицо с тревогой, но руки старшей операционной сестры двигались с такой отточенной быстротой, что хирурги только пожимали плечами и продолжали свое важное врачебное дело.

К вечеру даже у них, сильных мужиков, дрожали ноги, и когда последнего раненого переложили на носилки, один из хирургов сел прямо на кафельный пол, не в силах дойти до кушетки.

Аккуратная Елена спокойно прибрала операционную, сложила в боксы инструмент, и тихо спросила у мужчин, задремавших в приемной, сидящих на стульях, подобно расквашенному расползающемуся тесту:

— Кто знает, как можно связаться с ребятами в горах?

— Да что вы, Елена Сергеевна, — вяло ответил один из хирургов, — как с ними теперь свяжешься? Если только к оперативному дежурному обратиться. Но там сейчас генерал возле станции неотлучно пасется. Гиблое это дело. Совсем пропащее…

— Дежурный не поможет. Можно не обращаться. Он за связь головой отвечает. Ему за это по звездочке с каждого плеча могут оторвать.

— Игорь Иванович, — обратилась Елена к начальнику, — проводите меня к дежурному, я вас просто умоляю.

Голос ее задрожал.

— Что только для вас не сделаем, — сквозь дрему откликнулся начальник. — Золотая вы наша Елена Сергеевна. Поднимаюсь, иду, иду…

Но поднялся он не сразу, хотя и казалось ему самому, что он страшно спешит. С трудом оторвался он от кресла, медленно выпрямился, покачнулся и неуверенными шагами направился к выходу, часто и глубоко зевая. Елена отправилась за ним, сбросив на кушетку халат в брызгах потемневшей крови.

Они прошли через весь полк, притихший в темноте, мимо каменной громады клуба под черным металлическим шарообразным сводом, мимо спортивного городка с качающимися на ветру черными покрышками, мимо ангара солдатской столовой к штабному деревянному модулю. Перед модулем шумели на ветру зеленые кусты огромных роз, шуршал под ногами просеянный песок. Дежурный курил возле входа. Он тоже качался от усталости после этого горячего денька, страшной суматохи штабной оперативной работы.

— Здорово, капитан, — бодрым и немного фальшивым голосом сказал начальник медицинской службы. — Как там генерал дивизионный, всех довел до дрожи?