Фриц Вёсс - Вечно жить захотели, собаки?

— Похоже, что вы именно этого добиваетесь! Мы еще поговорим! — Виссе возмущенно покидает бункер и хлопает за собой дверью.

В штабном бункере собрались офицеры оперативного отдела. По привычке Виссе какое-то время остается у двери и осматривает присутствующих.

Капитан Мёглих стоит в небрежно-надменной позе у стола, где разложены карты, скрестив руки на груди, и смотрит сверху вниз на обоих штабных офицеров, майора Кодряну и капитана Станческу, которые, склонившись над картами, делают свои пометки. Похоже, что штабные офицеры, которые выглядят переутомленными, не очень-то обращают на него внимание, и он реагирует на это высокомерным пренебрежением.

Лицо генерала желтее обычного. Он с трудом держится прямо. Толстым карандашом, которым сильно нажимает на бумагу, он вносит на карты свои тактические знаки. Парализованную кисть он обхватил другой рукой у сустава, водит ею, и подергивание в его лице отражает боль.

Кодряну держит в левой руке сигарету, жадно курит, а правой, сразу же после каждой затяжки, подносит ко рту чашечку с мокко.

Когда Виссе докладывает о своем прибытии, все выпрямляются, поворачиваются к нему, смотрят на него, и их лица радостно светлеют. Он чувствует, как теплая волна симпатии исходит от них, и это его смущает.

Генерал изучающе смотрит на него какое-то время. С благорасположением и почти отцовской нежностью он с удовольствием отмечает свежесть юношеского лица.

Он выпрямляется, напрягает подбородок, его глаза словно хотят просверлить Виссе насквозь; весь его вид показывает, что он хочет сказать нечто, что считает очень значительным:

— Господин обер-лейтенант, я благодарю Вас от всего сердца!

Ваша смелая вылазка на помощь окруженному дивизиону предотвратила разрыв фронта и то, что моя дивизия на северном фланге могла быть отрезана от соседней немецкой дивизии. Это имеет такое значение, что данная операция будет отмечена в румынском отчете.

Обращаясь уже и к другим присутствующим в бункере господам, он продолжает:

— Обер-лейтенант Виссе добровольно руководил операцией, чтобы прежде всего спасти от уничтожения окруженных солдат. Этим он показал пример искреннего и образцового товарищества.

Как человек он завоевал мою симпатию, как солдат — мое восхищение. — Татарану смотрит на румынских офицеров, которые согласно кивают, потом снова на Висее и продолжает: — и, если для него это что-нибудь значит, он завоевал наше товарищество и дружбу! Я представлю господина обер-лейтенанта к высокой румынской награде за мужество! — Он пристально смотрит на Меглиха. — Мы, румыны, полюбили его. Можете передать это господину генералу Енеке!

Капитан Мёглих, который не ожидал такой длинной речи, кивает сухо, формально; у Виссе складывается впечатление, что он доложит о нем отнюдь не в благоприятном свете. «Этот Безе заразил меня своими подозрениями», — злится обер-лейтенант. Тем не менее, он уверен, что Мёглих не покидает бункер только потому, что не желает ретироваться с поля боя.

Кодряну сообщает, что положение к северу от Червленой улучшилось. Благодаря поддержке 297-й пехотной дивизии удалось в основном вновь достичь и занять позиции, за исключением участка Попеску.

— Если бы на нашем южном фланге все выглядело бы так же хорошо! — генерал озабоченно кивает.

— Будем надеяться, господин генерал, что 29-я моторизованная пехотная дивизия, хорошо оснащенная танками и тяжелыми орудиями, и там поможет нам улучшить положение.

Генерал настроен скептически:

— Пора бы уже! Мой саперный батальон по-прежнему полностью отрезан, и я уже несколько часов не получаю известий от него!

Тут включается капитан Мёглих. Его агрессивный тон несколько компенсируется его болезненным, страдающим видом.

— С румынскими дивизиями на южном фланге случилось большое свинство. Они пропустили русских, да так, что те прошли словно на прогулку. Несмотря на свои большие успехи, 29-я моторизованная пехотная дивизия, одна на таком большом пространстве, была не в состоянии удержать фронт. Дивизия уже пустила в ход все резервы. Но трудно предположить, что этим русский прорыв может быть остановлен. Штаб 4-й танковой армии не мог дать нам никакой ясной информации, потому что положение все время меняется и очень запутанное. Телефонная связь многократно прерывалась!..

Виссе думает о словах румынского генерала, который еще несколько часов назад, до битвы, обрисовал ему положение и жаловался горько на то, что немецкое командование сухопутных войск оставляет союзников в беде. Он вспоминает и точные замечания капитана Шерера. Ведь даже любой простой солдат, как, например, водитель, подвозивший его на тягаче от Тингуты, видел, что уже довольно длительное время Южному фронту грозит катастрофа.

Верховный главнокомандующий Адольф Гитлер неустанно поносил своих военных противников как дилетантов и идиотов, а сам не придавал значения реальной опасности.

С сегодняшнего утра, как и ожидалось, русский паровой каток пришел в движение, и уже после первого дня ясно, что немецкое командование более не является хозяином положения.

Волна холодного воздуха заставляет Виссе почувствовать, что дверь бункера открылась. Попона перед дверью отодвигается несколько в сторону, и в щели показывается голова в огромной меховой шапке. Настоящая разбойничья физиономия у этого парня. Под густыми бровями, сросшимися у переносицы, чуть косо расставленные, темные, сверлящие глаза, глубоко запрятанные в жирных складках пышных щек. Высокие скулы, плоский нос, черные, как уголь, монгольские усы, полумесяцем спускающиеся над углами широкого рта с чувственными и упрямыми губами, мощный, угловатый подбородок — человек выглядит, как потомок Чингисхана. Ничего от гордого, властного облика римлянина, присущего многим румынским офицерам из господ. В нем явная примесь славянской крови, как у румынских крестьян и пастухов.

— Майор Мораро! — восклицает Биндер.

Закрывая за собой дверь, с беззвучным смехом, входит майор Мораро. Его глазки подмигивают от удовольствия; каждого он окидывает взглядом. Свой карабин держит как трость в кулаке. Майор Биндер переводит для немцев.

— Да, но как вам удалось пройти через русские линии, Мораро? — Генерал качает головой, столь невероятным кажется ему все это.

Безе рассказал Виссе, что румынские офицеры не жалуют майора из-за его грубоватого, своевольного поведения, из-за вспыльчивости и необузданности.

Он совсем не светский человек, все делит со своими солдатами, пьянствует с ними, играет с ними в карты и при этом, деспот с жестоким юмором, сохраняет железный порядок в своем батальоне. Виссе охотно верит, что этот человек, если его гигантские силы разрядятся в гневе, может быть необузданным, бушующим чудовищем. С его хитрого, дерзко-смелого разбойничьего лица не сходит ухмылка. Заметно, что он заставляет себя умерять свой пылкий темперамент и быть добродушным.