Свен Хассель - Дьявольский полк

Господи, как я боялся! Почему за нами охотятся свои же? Что мы сделали? Дали себе волю на одну ночь. И только. Мы солдаты, нам нужна передышка. Черт бы побрал всех полицейских.

— У меня там остались кобура и фуражка, — взволнованно прошептал я.

— Идиот, — ответил шепотом Карл и постучал ногой в окно. Марио выглянул.

— Per Вассо! Вы, немцы, худшие на свете бестолочи, — сказал он, подавая то и другое.

Через несколько минут мы услышали, как распахнулась дверь. Полицейские обращались с Изабеллой, как с последней тварью, били Марио и насмехались над Италией. Потом распахнулось окно. Мы плотно прижались к стенам, превратились в не издающую ни звука кирпичную кладку. Если будем обнаружены, это смерть. Никакие объяснения нас не спасут.

Я спустил предохранитель пистолета. Карл взял в зубы шнур гранаты. В свете из окна я увидел каменное лицо под стальной каской. Луч фонарика опустился в колодец двора. Господи, помоги нам. Только на сей раз. Пусть они исчезнут, и мы утром пойдем на мессу. Ты ж не против, что мы позволили себе поразвлечься!

Послышались крики охотников за головами и треск древесины. Кто-то пронзительно завопил. Звук ударов дубинок по телу. Пистолетный выстрел. Звон стекла. Брань и проклятья.

— За этой свиньей, — приказал пропитой голос.

Кованые сапоги застучали вниз по лестнице. Интересно, схватят ли они его. Нужно дойти до отчаяния, чтобы стрелять. Они переломают ему все кости. В полицейских вермахта нельзя стрелять безнаказанно. На тихой улице заработал мощный мотор. Затрещали два мотоцикла БМВ.

Ну, вот, они уходят. С ночным уловом.

Мы медленно продвигались вдоль парапетной плиты. Перед тем как влезть в окно, Отто сказал:

— Осторожнее. Может, они устроили старый трюк — сделали вид, будто ушли, чтобы выманить нас.

Я глубоко вдохнул. Казалось, мой мозг обнажен. Я сорвал ноготь, и он висел на ниточке, причиняя жуткую боль, если чуть пошевелить пальцем.

Одно из окон распахнулось, из него высунулся человек в каске. Полицейский смотрел во двор, луч фонарика двигался по противоположной стене, в какой-то квартире торопливо задернули штору.

Мы услышали, что на крыше кто-то есть. Световой люк предательски стукнул. Мы затаили дыхание.

В конце концов окно открылось, Марио с Изабеллой высунули головы.

— Чертовы немцы, вы принесете мне смерть [157] После войны, когда я заглянул к Марио, он сказал, что с американцами у него были точно такие же осложнения. — Прим. авт. , — сказал Марио. — Меня чуть не убили. — Он так перепугался, что его грязный пуловер пропитался потом. — Если мне попадется кто из этой своры, удавлю своими руками. Завтра я пойду к мессе. В Бога не верю, но все равно. — Утер лоб шейным платком. — Рита, дура набитая, прятала одного немца в шкафу. Дезертира из люфтваффе. Он скрывался уж три месяца. Я его однажды выгонял. И у него были итальянские документы. Мог бы выйти сухим из воды, если бы не прятался в шкафу. Даже корова заподозрила бы, что там кто-то прячется.

— Они нашли итальянского дезертира и англичанина, — сказала Изабелла. — Который бежал из лагеря военнопленных номер триста четыре.

Комната заполнилась людьми, говорившими на смеси языков. Мы тесно сидели на широкой кровати. Большинство смеялось от облегчения, но в углу комнаты сидела хорошенькая девица с застывшим лицом. Англичанин был ее другом.

— Его стащили за ноги по лестнице, — прошептала она. — Голова его издавала прощальный стук о каждую ступеньку.

Регулировщик движения, с которым мы виделись в баре, протянул ей бутылку шнапса, но она отстранила его руку, пробормотав что-то, чего я не расслышал.

— Схватили его, вот как? Будь они прокляты, — сказал Марио. — Завтра они должны идти в горы. Партизаны поджидают их.

— Глупо находиться в Риме без документов, — с профессиональной уверенностью сказал регулировщик. — Здесь не спрячешься.

— Где они нашли Гейнца? — спросил остроносый мужчина, устроивший сцену в соседнем ресторане.

— Под раковиной в туалете, — ответила опухшая от слез девица. — Когда они уже уходили, один вернулся и посветил фонариком под раковину. Он был даже не из этих громил. Всего-навсего ефрейтор. Он был не злым. Лишь рассмеялся и сказал Гейнцу: «Вылезай, малыш. Сидеть там, должно быть, скучно». Гейнц выхватил пистолет и выстрелил в него. Лишь ранил в руку. На выстрел прибежали остальные и забили Гейнца насмерть прикладами. По лестнице спустили пинками. Он лежал на каждой лестничной клетке, пока они не спускались и не сбрасывали его пинками оттуда.

— Ты уверена, что Гейнц мертв? — спросил Марио между двумя глотками пива.

Опухшая девица кивнула.

— До чего ж ненавижу я этих охотников за головами! — злобно выкрикнул Отто. — Сущие мясники.

Он расстегнул бушлат и, казалось, хотел устроить долгую демонстрацию своих шрамов, но Карл оборвал его.

— Заткнись ты! Плевать на охотников за головами. Наслаждайся войной. Мир будет долгим и отвратительным. Разве ты не получил вдоволь секса и пива? Разве не сидишь с друзьями? А ищейки ушли. Так какого черта ропщешь? Чего еще тебе нужно? Разве Господь не добр к нам?

Изабелла поставила на граммофон пластинку, и все принялись танцевать свой любимый танец, не обращая внимания на музыку. Одна из девиц получила синяк под глазом. Марио разбил бутылку о голову регулировщика. Мы помочились из окна. Девицам это было непросто. Приходилось держать их, чтобы они не потеряли равновесия. Ни одна не хотела выходить из комнаты — вдруг произойдет что-то интересное, пока ее не будет.

Марио с итальянским матросом взяли аккордеоны, а мы отыскали где-то человека с шарманкой. От жуткого шума задрожал весь дом. Перегородка между комнатой Изабеллы и соседней рухнула.

Регулировщик и одна из девиц приняли серьезное решение покинуть этот мир вдвоем. Приготовились совершить самоубийство. Мы помогли им наполнить ванну, но когда подержали их немного под водой, они передумали. Карл разозлился, стукнул их лбами и назвал бесхарактерными идиотами, которые сами не знают, чего хотят.

Совокупляющиеся пары лежали в коридоре и на лестнице. Марио поставил грязные ноги на мою работающую поясницу. Он не собирался мешать нам с Анной, но, когда он откидывался назад, сунув голову между пышных грудей Луизы, ставить их было больше некуда. Потом растянул до отказа аккордеон и сплюнул отрыгнутое пиво в цветочную вазу; желтые цветы в чей протестующе закачали головами.

Назвать это пением было нельзя. То был дикий, восторженный рев. После каждой строки Марио переводил дыхание. Пуловер его задрался, обнажив большой волосатый живот.