Николай Гревцов - Синие глаза (рассказы)

Сейчас он встречается с Валей — худенькой, вертлявой чертежницей из отдела главного конструктора. Это его очередное увлечение. А до Вали встречался с Машей Ворониной — инструментальщицей из их цеха. Теперь они подчеркнуто сухо здороваются и уж никогда не увидишь их за одним столом в заводской столовой во время обеденного перерыва. А раньше было — водой не разольешь.

Олег вздыхает, достает из кармана измятую пачку «Беломора», закуривает.

«Да, Маша Воронина — это да! Куда тягаться с ней этой фифочке-чертежнице. А вот поди разберись кому, кто и почему нравится».

Он доходит до табачного киоска на углу проспекта и Заводской улицы и поворачивает назад.

«Пора, пожалуй, домой. Как раз успею к последним известиям, — думает Олег. — А завтра надо бы спросить у Петьки, что же все-таки у них с Машей произошло…»

Он не спеша идет по тускло освещенной улице, шаркает подошвами по асфальту. Улица обсажена густо разросшимися остролистыми кленами, столбы с фонарями расставлены редко, и на тротуаре совсем темно. Темно и безлюдно. Впрочем, на автобусной остановке стоит женщина, держит за руку мальчика лет восьми. И еще одна женщина с разбухшей от покупок авоськой тоже ожидает дежурный автобус. А в подъезде большого пятиэтажного дома, украшенного пилястрами и башенками, угадываются две стоящие рядом человеческие фигуры. Так, наверное, где-то сейчас стоит и Петр со своей новой симпатией.

Олег снова проходит мимо мертвенно-голубоватых витрин универмага. Навстречу из-за угла вываливается шумная молодежная компания.

«Из клуба, — решает он и отходит ближе к мостовой, в густую тень. — Очень нужно, чтобы встретился кто-нибудь из знакомых. Увидят одного — начнутся шутки, подначки…»

Но знакомый тут как тут. От группы отделяется Виктор Друп — комсорг цеха — и направляется к Олегу.

— Привет! Ты что здесь?

— Да так… К приятелю заходил…

— Шнурок! Такую лекцию о международном положении пропустил. Лектор из Киева. Ну и здорово он о Кубе, о боях на мысе Плайя-Хирон, о Фиделе Кастро рассказывал!

Виктор оборачивается в сторону своих спутников, зовет: — Воронина!

Одна из девушек останавливается. Голубоватый свет льется через зеркальное стекло витрины на пестрое поплиновое платье, черные остроносые туфельки на тонких каблучках.

Как все-таки одежда изменяет внешность! Вот сняла Маша спецовку — и совсем другой человек. Правда, она всегда хороша — глаз не оторвешь, а сейчас— ну, куда там любой кинозвезде!

— Добрый вечер! — приветствует Машу Олег и с трудом отводит взгляд от ее лица.

«Красивая она, очень красивая… Ну и дурень же Петька…»

— Ты извини, Воронина, — Виктор обращается к Маше, — но это же просто здорово, что мы Олега встретили. Вот он тебя и проводит. Судя по всему, ему спешить некуда. А я домой помчусь, чтобы скандала семейного избежать.

Виктор, как обычно, шутит. Все знают: комсорг с женой живут дружно, дай бог, как говорится, другим так жить. И если Виктор был сегодня в клубе без Светы — значит, никак не могли прийти вдвоем, не на кого было оставить сынишку.

— Ты не беспокойся. Я и сама дойду. — Маша смотрит на освещенную витрину, где белый аист из папье-маше несет в красном клюве запеленатую куклу, а в детских колясках сидят еще несколько розовощеких лоснящихся кукол в разноцветных распашонках и весело размахивают пластмассовыми погремушками. Маше совершенно безразлично — проводят ее или нет. Был бы здесь тот, кто интересует ее, чья близость волнует, — другое дело. А так разве не все ли равно?

— Нет, зачем же. Олег с удовольствием проводит тебя. — Виктор поворачивается к Олегу. — Не так ли?

Олег молчит. Он чувствует, как кровь приливает к щекам. Хорошо, что на лицо падает отблеск от неоновой вывески. А Виктор снова обращается к Маше,

— Все-таки, знаешь, время позднее… — Он торопливо пожимает руку Маше, Олегу. — Всего хорошего… — и устремляется вслед за удалившимися попутчиками.

— Ну, что ж, пошли…

Маша переходит на другую сторону улицы, сворачивает на Славянскую. Олег молча следует за ней.

«Неужели так и будем идти до самого ее дома, словно воды в рот набрав?» — тоскливо думает он.

Можно было бы, конечно, о многом поговорить. Вот вчера, например, в клубе областной театр показывал «Цыганку Азу». Спектакль, правда, ничего. И пьесу хороший драматург написал — Старицкий. Но почему театр других постановок не привозит? Что-нибудь о сегодняшнем дне…

Или поговорить о книге Всеволода Кочетова «Секретарь обкома», которую он вчера кончил читать. Интересно, что думает о ней Маша, — она ее тоже, должно быть, читала…

Но девушка молчит, думает о чем-то своем, и Олег не решается заговорить первым.

— Что это твоего дружка по вечерам нигде не видно? — неожиданно спрашивает Маша.

Олег не находится, что ответить. Не скажет же он Маше, что его сосед по станку, после того как познакомился с этой чертежницей, все свое свободное время проводит с ней. Поэтому он бормочет невнятное:

— Н-не знаю.

И злится на Петьку.

— Тоже мне молодец. На людях показываться боится.

— А что ему бояться?

Олег задал вопрос не подумав, лишь бы не прервался едва затеплившийся разговор. И сразу же пожалел об этом.

Маша резко остановилась, повернулась к нему лицом, и Олег увидел, как скривились губы девушки. От этой улыбки, выражавшей смесь иронии и презрения, ему стало не по себе.

— Разумеется, бояться ему нечего. Но если у него совесть есть — неловко ему все же, должно быть, людям в глаза смотреть. Каждый день за какой-нибудь новой девчонкой волочится. Дурочек все ищет. Тоже мне неотразимый красавец…

— Да нет, парень он все-таки красивый. А вот по отношению к тебе он, конечно…

— Дело не во мне. Мне лично он вот ни на столечко не нужен, — девушка вытянула левую руку и приложила конец большого пальца к ногтю согнутого указательного. — Только вообще не годится таким быть.

Маша говорила горячо, со злостью. Олег не перебивал ее, не пытался возразить, заступиться за приятеля.

Разве она не права? Есть у Петра какая-то легкость во всем. Олег и сам не один раз думал об этом. Конечно, спора нет, токарь Петр классный. И внешне он парень интересный, и волосы у него красивые — волнистые, блестящие, с золотым отливом, и в плечах крепок. И язык у него подвешен — дай бог. Но разве это самое главное?

— А я считаю, надо так жить, чтобы все хорошо и красиво было, — голос Маши звучит уже спокойно, мягко. — А для этого каждый из нас непременно должен хорошее для людей сделать, для всех. Хоть что-нибудь, пусть даже какую-нибудь малость, но обязательно сделать.

Они снова заворачивают за угол и идут мимо новых домов-близнецов из крупнопанельных блоков, стремительно выросших на месте, где еще совсем недавно простирался пустырь, обильно поросший бурьяном, репейниками и чертополохом.