Александр Зеленов - Второе дыхание

Незадолго до разрыва Плужников стал замечать, что супруга (она была врачом) возвращалась с работы не вовремя; с особой тщательностью она принялась следить за собой, стала все чаще отлучаться куда-то по вечерам, приходила поздно, ложилась отдельно. Пахло от нее дорогими духами, вином, сигаретами...

С тех пор жизнь его превратилась в пытку. Он корчился в муках самолюбия, изнывал от мучительных ревнивых представлений, преследовавших его неотрывно и ночью и днем, что кто-то другой теперь счастлив с нею, владеет ее телом, над которым он так неожиданно потерял всякую власть. Он задыхался от безысходной тоски и ненависти к ней, этой красивой упитанной самке, так легко и так просто растоптавшей все то, что между ними было. И тут же, вспоминая ее прежнюю податливость, горячность, переходил к исступленному желанию снова владеть ею, владеть любой ценой, вернуть ее любыми средствами, готовый ради этого на все...

Она ушла от него. И увезла всю мебель, оставив ему только книги, два стула и письменный стол.

На работе он несколько забывался. Но возвращаться с работы каждый раз одному в пустую неприбранную квартиру было невыносимо.

Он постоянно мучился незнанием, куда девать сегодняшний вечер. Рыбная ловля выручила...

Почему у него не получается так, как у всех? И вообще что он видел, мальчишка, выросший в бедной крестьянской семье, в жизни своей, кроме куска черного хлеба в детстве, что испытал, кроме сырых, с могильным запахом земли, окопов и фронтовых землянок, жестких коек в студенческих общежитиях, кроме скудных студенческих и солдатских харчей?! Самый цвет его жизни — молодость и та пришлась на войну, пала как раз на военные годы... Почему так устроена жизнь? Где же счастье его, куда задевалось, где спряталось?!

Как наивно он полагал, что нашел его в дружбе, в единении с природой, в этих вот самых ночах у костра... Нет! Эти двое молодых разбудили тоску по настоящему счастью. Жажда такого счастья не исчезала, она лишь дремала в нем. И напрасно он обманывал себя природой, картинами утренних и вечерних зорь. Не это нужно ему, не это! Пусть оно и прекрасное, но — одиночество. А ему, как воздух, как свет, нужно только одно: рядом иметь родную, близкую душу. Чтоб была она с ним постоянно, всегда, чтоб умела его понимать, чтобы мог он излить себя перед ней, поделиться всем тем, что терзает его, не дает покоя...

Становилось жалко себя. Грусть, глубинная, горькая, подымалась откуда-то с самого дна души, и хотелось плакать.

Несколько успокоившись, Плужников стал размышлять, что ведь счастье — понятие шаткое. В самом деле, что считать счастьем? Что такое оно? Ведь когда-то на фронте он, как и все, был уверен, что нет выше счастья, как выжить в той страшной войне, победить и вернуться домой, в мирную жизнь. Ве́рхом счастья, мечтой голубой представлялась та самая жизнь, что была где-то там, впереди, за чертой суровой войны...

Но вот выжил, победил, вернулся.

И что же?

Какое-то время был действительно счастлив. Но вскоре этого показалось мало, и он мечтал уже о другом.

О чем?

Вот если б о н а, в то время студентка мединститута, ответила ему взаимностью — вот тогда-то уж он был бы по-настоящему счастлив!

Сбылось и это. Они поженились.

Потом показалось счастьем самому поступить в институт. Поступил. Окончив, отдался любимой работе. Телевидение, дело новое, и страсть к собиранию книг увлекли, затянули настолько, что он позабыл о жене. Позабыл — и вот ее нет... Ах, да что там! Неужели счастье и в самом деле как бредень: тянешь — надулось, вытащил — нет ничего?!

А что, если счастье и заключается в... поисках счастья, в достижении целей? Достиг одной — стремись к другой, затем к третьей, и так без конца.... Как сказал большой русский поэт:

Стало быть, счастье — в «пременах вкуса», то есть в желании иметь то, чего нет? Но человеческие желания бесконечны! А полное удовлетворение их — это конец человеку, гибель. Кроме того, поэт имеет в виду «утехи», наслаждение жизнью, нечто сугубо материальное, даже плотское. Он же мечтает о счастье ином — о счастье, достойном мыслящего человека. Существует ли такое счастье?.. А может, он ищет напрасно? Возможно, что одного для всех, единого счастья нет? Сколько есть на земле людей, столько и представлений о счастье. Да-да, именно так! Для старика, например, счастье все — в прошлом, в молодости; для молодого, напротив, — в будущем, впереди. Для приговоренного к смерти — в том, чтобы ему даровали жизнь, для безнадежно больного — в здоровье. Каждый может быть счастлив только по-своему, сообразуясь лишь с собственною натурой! На одном из заводов токарь-передовик заявил ему, что он счастлив, если в семье все в порядке и на работе все ладится. Для Станислава счастье — в собственной машине, в карьере; теперь вон на дачу нацелился. А сколько их, Станиславов таких, современных мещан, для которых все это — и еще возможность иметь «левые» деньги — предел их желаний?! Счастье для Костика — вволю спать, сладко жрать и ничего не делать. А возьми жену, его благоверную, б ы в ш у ю? Закатает, бывало, на зиму дюжину банок варенья, удастся достать ей модные туфли — и счастлива...

Значит, что же? Выходит, единого счастья, единой формулы счастья не существует? Или в его рассуждениях скрыт какой-то изъян, которого он не замечает сам? Может, не прав он, что ищет счастья в сфере, так сказать, личной, тогда как искать его нужно в ином? Ведь вот говорят же: «Счастье — в борьбе», «Счастье — в том, чтобы жить для других», «Счастье — это когда тебя понимают». Или, как утверждает другой какой-то поэт: «Что такое счастье? — С о у ч а с т ь е!..» Стало быть, стоит только стать частицей общего дела, с о у ч а с т в о в а т ь в нем, — и ты будешь счастливым? Но ведь фронт, годы войны, учеба, потом работа — разве все это не соучастье? Почему же тогда так одиноко, так холодно на душе?!

Да, это не то. Все это — только отдельные стороны счастья, а полной, исчерпывающей его формулы, видимо, не существует, нет. «Счастье — это та наибольшая полнота исполнения желаний, которую может дать эпоха и способности данного человека», — вычитал как-то он у одного из мыслителей. Что ж, эта формула лучше, полнее других выражает о т н о с и т е л ь н о с т ь счастья. А вероятно, быть безусловно, безотносительно счастливым человеку дано только в младенчестве, в детстве, лишь в непосредственности бытия. А как только он осозна́ет себя, счастье теряет свою абсолютность...

Завернувшись в одеяло с головой, Дмитрий и Костик сладко похрапывали на душистом ельнике. Утомленный бесплодными размышлениями, Плужников тоже забрался на лапник, привалился спиной к теплой спине Дмитрия, завидуя этой бездумной, мирно посапывающей паре, но еще долго не мог одолеть инерции разогнавшейся мысли и только после многих усилий заставил себя заснуть.