Эмманюэль Роблес - Однажды весной в Италии

В последующие дни Сент-Роз каждое утро в один и тот же час выходил из дому, чтобы соседи думали, что он где-то работает, и у них не возникало никаких подозрений. Он ежедневно принуждал себя к долгим прогулкам. Ведь предстоящий переход через горы требовал большой выносливости, и он к нему готовился. Но эти два соображения были не единственными, заставлявшими его уходить из дому. Ему претило собственное бездействие и угнетали мысли о судьбе Филанджери, о долгом, затянувшемся молчании Луки, о внезапном исчезновении Мари. Когда он позвонил ей, к телефону подошла Ванда.

— Да, Мари в отпуске.

— Она куда-нибудь уехала?

— Не думаю.

— Может, нездорова?

— Скорей всего, взяла отпуск по семейным обстоятельствам.

В тоне звучала какая-то скованность.

— Вы не знаете, когда она вернется?

— Через неделю.

— Передайте, пожалуйста, что звонил Пьетро.

— Непременно.

Из осторожности приходилось быть лаконичным. Сент-Роз мысленно повторил короткие реплики Ванды, пытаясь уловить в них какой-то скрытый смысл. Ванда сказала «семейные обстоятельства», а это могло быть связано с Филанджери. Но по телефону другой разговор невозможен. Как невозможно незаметно подойти к Ванде, когда она выйдет из здания Радио Рима, ибо он не знал ни как она выглядит, ни в котором часу кончает работу.

Он нередко заходил в кафе передохнуть. На раненой ноге лежала повязка из тонкого полотна, но все-таки шрам воспалялся. Сент-Роз экономно расходовал деньги, которыми его снабдил доктор Марко, и заказывал самые дешевые напитки, внимательно прислушиваясь к тому, что говорят посетители кафе о заложниках. Казнили их не в Колизее, как полагали раньше, а в песчаных карьерах при выезде из Рима. Невзирая на приказы, которыми предусматривалось набирать жертвы из числа приговоренных к смертной казни или же пожизненному заключению, солдаты, случалось, хватали людей, обвиняемых в пустяковых проступках и еще не представших перед судом. Некоторые из арестованных верили в то, что их действительно забирают на расчистку завалов. И чтобы хоть ненадолго выйти из смрадной атмосферы тесных, набитых камер, многие сами вызывались ехать, не зная, что их ждет. Еще одна страшная деталь: несмотря на опубликованное в печати официальное сообщение о том, что расстреляно триста двадцать человек, число жертв было больше и превосходило соотношение, установленное самим Гитлером: за каждого убитого немца — десять итальянцев.

Когда два дня спустя Сандра пришла на квартиру в Париоли, она обнаружила клочки своего письма в корзинке для мусора и, не сказав ни слова, засмеялась. Сент-Роз поцеловал ее и похвалил ее новое платье. Вешая в гардероб свое пальто, Сандра спросила:

— А вы до конца прочли то, что я вам написала?

— Что за вопрос?

Она, не мигая, посмотрела на него своими расширенными зрачками, невыносимо спокойная, как бы застывшая. Сент-Роз подумал, что Сандра снова накурилась «грифа».

— Да, у меня есть такая слабость, — сказала она, — особенно когда остаюсь в одиночестве. Вы себе представляете мое разочарование? Я надеялась вас видеть, побыть с вами, а вы, оказывается, уже ушли. Привратник не знал, когда вы вернетесь. Сначала я решила дождаться вас — нелепая мысль! — а потом написала вам это дурацкое письмо. Вам следовало бы его уничтожить…

Она открыла печь, взяла корзину и все ее содержимое вытряхнула в огонь. Пламя взметнулось, окрасив ее лицо теплым персиковым цветом.

— Я принесла вам немного провизии. Наверное, ваши запасы уже иссякли.

С этими словами она вышла в кухню. Ее узкое платье плотно облегало бедра. Вернувшись, Сандра сбросила туфли, уселась в глубокое кресло, вынула из сумочки сигарету.

— Последняя, — сказала она. — Не хотите ли пополам?

Он жестом отказался.

— Надеюсь, вы не придали особого значения моим разглагольствованиям?

— Разумеется, ведь я вас знаю.

Уютно свернувшись в кресле и поджав под себя ноги, она наблюдала за ним, прислушиваясь не столько к смыслу его слов, сколько к интонации, с какою они произносились.

— Отлично! — воскликнула она. — Но то, как вы обошлись с этими страничками, свидетельствует, пожалуй, о некотором раздражении.

Ее темные бархатные глаза с искусно подкрашенными веками, опушенные огромными ресницами, по-прежнему пристально смотрели на него.

— Я сделал это машинально.

— Понимаю.

— Кроме того, я очень беспокоился. С одной стороны, покушение. С другой — молчание Луки…

— Ну естественно, что все это взяло верх над изъявлениями моей нежности.

Она опять засмеялась, лукаво прищурившись, и тут Сент-Роз понял, что письмо было не более чем игрой, просто иронией, которую она умела обращать даже на себя самое. Действительно, стоило ей появиться, как возникало ощущение, что вот-вот поднимется занавес, зажгутся прожекторы и она тут же, на глазах, станет другой. Когда же она была сама собой?

— Признаюсь, я очень встревожен тем, что Лука так задержался.

— Может ли он при нынешних обстоятельствах думать о вас? После покушения проверки стали гораздо строже. За теми, кого подозревают, охотятся самым безжалостным образом. Может, и вашего Луку уже арестовали?

Сент-Роз не без запальчивости сказал, что, будь он в этом уверен, он бежал бы один и сам добрался бы до Сульмоны.

— Это было бы безумием, — спокойно ответила Сандра. — За тем районом усиленно наблюдают. Вы бы и двадцати километров не прошли.

— Я шел бы только ночью.

— Ну что вы ерунду говорите! Подумайте немного, и сами придете к выводу, что разумнее ждать.

— Ждать — чего? Прихода союзников?

— Они не задержатся, я полагаю.

— Они и так уже чересчур задержались.

Она бросила сигарету и стала снимать кольца. Потом вытянула одну, затем другую ногу, чтобы снять чулки. Сент-Роз подумал, что Сандра точно так же вела бы себя с любым другим мужчиной, и не ощутил при этой мысли ни досады, ни ревности. Раздеваясь, она иногда поглядывала на него то вкрадчиво, то иронически. Лицо ее быстро менялось, словно она внезапно надевала на себя маску. Сент-Роз вспомнил, что пожалел о разорванном письме; подумав, он решил, что в нем могло содержаться нечто большее, чем упражнения в стилистике. Но сейчас это не играло существенной роли, а история с письмом потеряла всякое значение и смысл.

Сент-Роз продолжал выходить по утрам из дома, удрученный непонятным молчанием Луки и отсутствием Мари. Он позвонил Ванде на службу, но она отвечала ему столь же лаконично, как и в первый раз.

Однажды утром, прежде чем встретиться с Сандрой, Сент-Роз зашел в кафе на виа Россини и устроился за столиком против какой-то бродяжки. Это была совсем молодая женщина с увядшим лицом и пустым взглядом. Она вынула из сумки целлулоидную куклу, расстегнула блузку и обнажила грудь, которая, к удивлению Сент-Роза, оказалась очень полной. Сумасшедшая прижала к груди игрушку, одетую в лохмотья, и стала смотреть на нее с нежностью матери, кормящей младенца. Через несколько минут лицо ее изменилось, и на нем появилась злобная гримаса. Она заворчала на своего «ребенка», не желавшего сосать, и в приступе безумия вдруг начала, издавая стоны, бить куклу. Блузка ее при этом расстегнулась до самого пояса.