Эмманюэль Роблес - Однажды весной в Италии

— Да замолчи же! — крикнул хозяин кафе.

Испугавшись, сумасшедшая привела себя в порядок, засунула куклу в сумку и застыла в неподвижности, лицо ее было в тени, и Сент-Розу показалось, что безумные глаза следят за ним. Когда он возвращался назад, тревога его не покидала. Шел дождь, и пальто у него промокло насквозь. Вернувшись, он не без удивления узнал, что Сандра пришла уже с полчаса тому назад. Он заметил, что она одета более нарядно и элегантно, чем обычно, что на ней длинные серьги из венецианского хрусталя и несколько очень тонких браслетов. И в то же время ему показалось, что она нервничает — возможно, устала от ожидания. Обняв ее, он сразу почувствовал примешавшийся к духам дурманящий запах «грифа». Он спросил, как поживает маркиза. Сандра рассказала ему, что свекровь была потрясена историей с заложниками, что ей стало плохо и пришлось вызвать доктора Марко.

— Она добрая женщина, — сказал Сент-Роз, огорченный этим сообщением.

В эту минуту по улице чеканным шагом прошло небольшое немецкое подразделение, распевая: «Ich hatt einen Kameraden…» [19] «Был у меня дружок…» (нем.) Сент-Роз подбежал к окну и застыл, глядя на солдат сквозь тюлевую занавеску. Он вспомнил, что на виа Разелла эсэсовцы тоже пели, даже подходя к месту, где была заложена бомба. Эта подробность едва мелькнула в его сознании, но, повернувшись, он встретил взгляд Сандры и догадался, что ей пришла в голову та же мысль. Она курила сигарету, несколько странно держа ее между большим и указательным пальцами почти у самого рта. Дым стлался легкой волнообразной вуалью, за которой блестели ее глаза.

— Рим — не открытый город, — сказал Сент-Роз, — и это была чисто военная акция! Однако какая варварская реакция!

— Но те, кто совершил покушение, должны были знать, что оно вызовет варварскую реакцию.

К такому соображению, высказываемому очень часто, Сент-Роз обычно относился спокойно, но сейчас оно обожгло его мозг, словно Сандра бросила в него пылающую головешку.

— Если бы я летел на боевое задание, то могли быть те же результаты, то есть погибло бы десятка три немцев. Что же, прикажете отказаться из-за этого от бомбежек? Предоставить нацистам свободу действий?

— В чем тут разница, вы знаете не хуже меня. Немцы не признают за итальянскими антифашистами права воюющей стороны.

Она говорила это очень тихо, почти шепотом, как говорят с детьми, чтобы успокоить, урезонить их, и это возмутило Сент-Роза больше, чем смысл ее слов. Отряд, шедший по улице, уже удалялся. Песня растаяла в воздухе, от нее осталось лишь легкое эхо. Сандра насмешливо проговорила:

— Подойдите к окну. Взгляните. Быть может, вы увидите страшное зрелище — тридцать трупов с оторванными головами и вывороченными в канаву внутренностями.

— Я делаю различие между жестокой солдатской смертью, ибо солдаты — исполнители гнусных приказов, и гибелью ни в чем не повинных людей, которых одного за другим загоняют прямо по трупам в пещеры, ставят на колени и хладнокровно стреляют им в затылок.

— Но разве одно не является следствием другого?

Воцарившуюся затем напряженную тишину нарушала лишь немецкая песня, сейчас еле слышная, как слабое жужжание насекомого.

Сандра сидела в кресле и продолжала смотреть на Сент-Роза, а когда она подносила к губам сигарету, браслеты ее тихонько позвякивали. Сент-Роз думал о том, что их жизнь и их мысли идут в противоположных направлениях. Он видел ее тонкие ноги, с которых были тщательно удалены мельчайшие волоски, ее маленькие уши, поблескивающие серьги, светлый треугольник декольте. Он находил ее красивой, но душевно пустой.

— А вы знаете, — сказал он, — до чего дошла жестокость оккупационных властей. Они отказываются назвать имена заложников! Представляете себе, что означает для семей такая неизвестность?!

— Прекрасно представляю, уверяю вас. Впрочем, имеются списки, которые тайно продают чуть не за десять тысяч лир. Мне с трудом удалось достать один для свекрови.

— Она за кого-то тревожилась?

— Да, за одного старого друга. Очень близкого. Видимо, они были друзьями в молодости.

— Он спасся?

— Нет.

Сент-Роз подумал, что, должно быть, Сандра стала реже посещать эту квартиру из-за состояния здоровья маркизы.

— Если бы вы в тот раз сообщили мне, что у нее горе, я бы навестил ее, — сказал он.

— Стоит ли рисковать? Во всяком случае, теперь ей лучше.

— Я отношусь к ней с большой симпатией. Мне хотелось бы ее увидеть.

Сандра ничего не ответила, и он спросил:

— Вы, конечно, читали этот список?

— Вовсе нет. Должна предупредить вас, что он не полный. Там не хватает около сорока имен.

Она бросила недокуренную сигарету в пепельницу, встала и, улыбаясь, подошла к Сент-Розу.

— Жак, я здесь не для того, чтобы говорить об этих ужасных вещах, а, наоборот, чтобы мы вместе постарались забыть о них, хоть ненадолго.

Глаза ее сверкали, как и хрустальные серьги. Обняв Сент-Роза за шею, Сандра добавила:

— Можно ли винить человека за то, что он хочет немного счастья? Пусть даже без особых иллюзий? Пусть даже самого маленького счастья? Рюмку рома за минуту перед концом!

На следующее утро Сент-Роз заторопился к маркизе, движимый прежде всего благодарностью и добрыми чувствами, но и смутной тревогой: Сандра почему-то не спешила сообщить ему о нездоровье свекрови. Не на это ли намекала она в своем пресловутом письме? К тому же зачем преувеличивать риск, с которым связан его приход в палаццо? Может быть, состояние маркизы в действительности гораздо серьезнее (она ведь стара, и страшные новости могли нанести ей сильный и тяжелый удар), а сдержанность Сандры продиктована простой деликатностью, желанием избавить его, так тепло относившегося к маркизе, от лишних волнений. Но и список заложников тянул его в палаццо. Тревога за судьбу Филанджери не давала ему спать, всю ночь вызывала кошмары, и ему снился список заложников, в котором он читал одно-единственное имя — имя старика скульптора, повторявшееся сотни раз.

По дороге Сент-Роз вспомнил, что накануне Сандра держалась приветливее, чем обычно, — видимо, хотела, чтобы он забыл о некоторых раздражавших его высказываниях. Эта переменчивость, которую он называл «чисто женским свойством», стала для нее привычной. С Сандрой он утолял свои плотские желания, и ему бывало неловко, когда он ловил себя на том, что, удовлетворив их, мечтает, чтобы она ушла. Иногда Сент-Роз даже опасался, как бы она не догадалась о его равнодушии: ведь оно могло ранить ее, как это случилось в тот раз в ее спальне в палаццо. Хотя тогда необходимость расстаться с ней была вызвана вполне понятной осторожностью.

Что заставило ее, точно девчонку, написать эти пылкие слова, не вязавшиеся ни с ее характером, ни с возрастом? Сделав усилие, он восстановил в памяти последнюю фразу: «С Вами я воспринимаю мир обновленным сердцем, наслаждаюсь его красотой и знаю, что не пожалею жизни, чтобы дать Вам настоящее счастье». Всего лишь! Он вспомнил, как накануне в минуту отдыха, лежа на смятых простынях, она шептала ему слова, полные обожания. Это было столь неожиданно и удивительно, что он склонился к ее лицу с припухшими губами, с нежными утомленными веками и подумал: это, видимо, лишь признательность, рожденная пылом любовных ласк и наслаждениями плоти. Странная женщина! В другой раз она вскочила с постели и ходила по комнате обнаженная, с гримасой на лице, словно какая-то страшная мысль или воспоминание о непонятной обиде навсегда разделило их, охладило пыл. Напрасно он расспрашивал ее. Ни слова не говоря, она снова бросилась в постель, трепещущая, охваченная страстью. Сент-Роз не сомневался, что нервы у нее расшатаны чрезмерным употреблением наркотиков.