Эмманюэль Роблес - Однажды весной в Италии

Продолжая думать о Сандре, он подошел к палаццо Витти. Сначала внимательно оглядел прохожих и убедился, что на маленькой площади нет ничего подозрительного. Сквозь тучи пробивался сумрачный свет, ложился на крыши, бросал отблеск на оконные стекла, пересеченные бумажными полосками в виде буквы «X». Эта буква на каждом окне да еще некоторые надписи казались Сент-Розу предупреждающими знаками: Рим предостерегал его. Он пошел по переулку. «Al ricovero!» [20] В укрытие! (итал.) — гласила надпись под стрелкой на зеленоватой от сырости стене; стрелка указывала путь в бомбоубежище. С облезлого фасада на него глядела львиная голова. Дверь ему открыл удивленный и улыбающийся Джакомо.

— Ах, синьор, это вы? Заходите.

— Как поживает маркиза?

— Хорошо. Сейчас уже лучше. Слава богу, ничего серьезного! А вы, синьор, вы, гляжу я, успокоились?

Сент-Роз решил, что речь по-прежнему идет о маркизе, и ответил:

— Да, пожалуй.

Тогда Джакомо, просияв, доверительным тоном продолжал:

— Знаете, мы с Софией были очень довольны. И все же будьте осторожны.

— Вы о чем?

— Да о пареньке, которого вы ждали!

— Когда он приходил?

— Когда? Право, синьор… Да разве синьора Сандра вам не сказала?

— Все-таки расскажите.

Сердце у Сент-Роза отчаянно забилось. Старик, видимо, смутился.

— Он был на прошлой неделе. На другой день после событий на виа Разелла, около полудня. Мы с Софией как раз говорили о казнях, которые готовят немцы. Мы были здесь, когда он пришел.

— Он назвал себя?

— Конечно. Лука, как вы нас…

— Он был один?

— Нет, в грузовичке у подъезда его кто-то ждал.

Сент-Роз почувствовал, что волнение его слишком заметно, а напряженное состояние встревожило старика, и попытался взять себя в руки.

— Ну-ну, и как же он выглядел?

Портрет соответствовал описанию, которое дал ему Филанджери, такие же усы и вздернутый нос.

— С кем он виделся после вас?

— София сказала ему, что оба мы были предупреждены о его приходе. Она хотела отвести его к маркизе, но маркиза была очень подавлена и никого не желала видеть. Она перед этим узнала, что немцы готовят репрессии, и…

— Так. Значит, его приняла синьора Сандра?

— Вот именно, именно так. Синьор Луиджи был в отъезде, пришлось ей.

— Он заходил в дом?

— Сначала не хотел. Попросил, чтобы вы сами спустились в швейцарскую, — думал, что вы еще здесь. Тогда София сказала ему, что из предосторожности вы решили укрыться в другом месте.

— Значит, он все-таки зашел в дом!

— София оставила его в гостиной с синьорой Сандрой А я стоял у выхода и следил…

— Спасибо, Джакомо.

Теперь все было ясно. После встречи с Лукой Сандра, заранее приняв решение, отправилась в Париоли, не застала там Сент-Роза и, вместо того чтобы рассказать ему, как было дело, написала письмо, в котором даже не упомянула о Луке. Что же произошло в ее полубезумном мозгу? Джакомо стоял с раскрытым ртом и простодушно глядел на Сент-Роза. Через двери швейцарской была видна клумба, засаженная цветущей фуксией. Ее красные колокольчики напоминали брызги свежей крови. Сент-Роз вспомнил смущение, охватившее его при чтении этого письма. Интуиция его не обманула. Для такой женщины, как Сандра, подобные излияния были весьма необычны. Он припомнил некоторые ее жесты, интонации. Вспомнил и то, что она умолчала о недомогании маркизы, а потом уговаривала его не приходить в палаццо. К счастью, он решил пренебречь этим советом. Его левая рука, засунутая в карман пальто, нервно задрожала, и он никак не мог совладать с этой дрожью. Весь он покрылся потом и почувствовал, как ожесточается от ярости.

Он закрыл дверь, пересек двор и поднялся на крыльцо. София, услышав его шаги, вышла навстречу.

— Вы довольны, синьор? Теперь уже скоро…

— Надеюсь.

В камине пылал огонь. По большим гобеленам волнами пробегали тени, заставлявшие двигаться вытканные на них фигуры. Тысячи искр сверкали в подвесках люстр, превращая их в кинжалы, напоминающие о восточной жестокости.

— Я предупрежу маркизу. Она в постели, и у нее в гостях две приятельницы. Но она вас примет, я уверена.

— Предупредите и синьору Сандру, если она дома.

— Она еще спит. Встает около полудня, уж не знаю, можно ли ее побеспокоить.

— Пожалуйста, сделайте это, прошу вас.

София пошла наверх предупредить маркизу о его приходе, а Сент-Роз остался один в гостиной, хотя его и обуревало желание броситься к Сандре в комнату, поднять с постели и потребовать немедленного объяснения. Сама мысль о том, что она спокойно спит здесь рядом, только разжигала его ярость. Из недр его памяти стали рваться наружу бранные слова, которым он, бегая в детстве по улицам, научился у хулиганов. И в то же время что-то в нем вспыхивало, становилось колючим, как эта люстра с ее острыми гранями и подвесками. Как мог он довериться такой женщине? Ведь его же предупредили, что она безнравственна, цинична! Любая девка проявила бы больше преданности. Но как встретиться с Лукой? Неужели упущена последняя возможность? В голове опять вихрь мыслей. Но София уже вернулась и сверху, с галереи, стоя среди семейных портретов, сделала ему знак. Казалось, будто она только что вышла из огромной вычурной рамы и все другие лица, изображенные на портретах, тоже могут внезапно ожить и начать двигаться.

Мерцающий свет свечей по обе стороны кровати распадался на мелкие блики в хрустальных флаконах и бокалах. Он причудливо освещал голову маркизы, которая покоилась на отделанной кружевами подушечке, словно гипсовая голова замученного фанатика с посеревшими губами на серебряном блюде.

— Заходите, заходите, мой бедный друг! — сказала маркиза, протягивая ему свою высохшую руку.

Она представила Сент-Роза как Марчелло Гуарди двум старым, одетым в черное дамам, которые сидели, сгорбившись, у ее изголовья, похожие на зябких, облезлых птиц.

— Видите теперь, на что способны нацисты? Убедились?

Она застонала. Сквозь ее реденькие волосы Сент-Роз видел розовую кожу. Неужели в этой законопаченной комнате на самом деле так душно? Войдя, он снял пальто, но уже вспотел. Он все еще думал о Луке и списке заложников. Маркиза жаловалась, а ее старые приятельницы то и дело вздыхали, подтверждая ее слова кивками головы.

— А святой отец? Вы думали, папа вмешается? Да ничего подобного. А ведь он римский епископ. Разве эти несчастные люди — не его чада? Их повели на гибель, а он и пальцем не пошевелил! Он допустил, чтобы свершилось такое преступление!

У нее перехватило дыхание, и она замолчала; одна из старых дам поднялась и осторожно вытерла ей губы кончиком носового платка.

— Не надо так волноваться, — сказала дама. — Вам это вредно.

Хрустальные подвески блестели в полумраке, царившем здесь из-за плотно задернутых портьер. Запах горячего воска создавал духоту.