Збигнев Домино - Блуждающие огни

— Тебе что-нибудь от меня нужно?

— А может, я поговорить зашел? Так что, не пригласишь в дом?

В голосе Рейтара чувствовалось скрытое нетерпение. Он стал обметать березовым веником грязные сапоги. Кевлакис попытался оправдаться:

— Видите ли, у меня жена в положении, должна вот-вот родить, боюсь, как бы она не перепугалась.

Рейтар принял его слова за обычную отговорку и, стараясь сохранить спокойный тон, возразил:

— Что же мы — пугала? Войска Польского боишься? Ребята, вам не кажется, что нас тут начинают оскорблять?

Зигмунт и Моряк ничего не ответили, но начали недвусмысленно поправлять на плече автоматы. Кевлакис распахнул дверь:

— Входите.

— Я пошутил. И в самом деле, входи-ка лучше ты первым, чтобы жена у тебя не разродилась от страха.

Вошли на кухню. На печном приступке стояла лампа. По тому, как была расставлена небогатая утварь, нагромождены на остывшей печи горшки, нетрудно было догадаться, что в дом вселились недавно и что не все еще стояло здесь на своих местах.

— Присаживайтесь.

Кевлакис показал рукой на лавку у стола, на котором, накрытый чистым полотенцем, лежал большой, домашней выпечки каравай хлеба и стояла масленка со сливочным маслом. Зигмунт и Моряк сняли с плеч оружие и сели. Сильно изголодавшиеся, они украдкой бросали жадные взгляды на хлеб. Рейтар ходил взад-вперед по кухне, рассматривая утварь, стены. Кевлакис стоял у стола и ждал, что будет дальше. Вдруг из-за двери, ведущей в другую комнату, донесся женский голос:

— Кейстут, кто пришел?

— Спи спокойно. Знакомые — поговорить надо.

— А может, что-нибудь случилось?

— Спи, спи! Ничего не случилось. Просто надо поговорить. — Кевлакис подошел к двери спальни и плотно прикрыл ее.

Рейтар перестал ходить и сел за стол. Он тоже не мог удержаться, чтобы время от времени не бросить жадный взгляд на хлеб. Кевлакис заметил это и, рассчитывая на то, что, насытившись, они покинут его дом, предложил:

— Может, перекусите? Молока дать?

— А почему бы и нет. Коль хозяин предлагает, то грех отказываться.

Кевлакис снял с хлеба полотенце, подвинул масло, положил перед Рейтаром нож. Из стоявшего у двери шкафчика достал глиняный кувшин с молоком. Поставил перед каждым по белой эмалированной кружке. Рейтар передал нож Зигмунту, а сам, подавляя чувство голода и не желая показывать его перед Кевлакисом, медленно цедил холодное сладковатое молоко. Зигмунт и Моряк наворачивали за обе щеки. Кевлакис тоже подсел к столу. Однако разговор явно не клеился. Рейтар, правда, расспрашивал хозяина, давно ли они переехали, во что ему обошлось строительство дома и тому подобное, но Кевлакис чувствовал, что это только предлог, чтобы затянуть время, пока те двое не наедятся. Когда Зигмунт и Моряк ушли, их место за столом заняли Здисек и Пантера. Только после их ухода Рейтар поудобнее уселся за стол, отрезал большой ломоть хлеба, намазал его маслом, долил в кружку молока и начал молча, спокойно есть. Молчал и сидевший напротив него Кевлакис. Иногда их взгляды встречались, но оба не выдерживали и отворачивались, рассматривая стены, стол, хлеб, кружку, коптящую лампу. Допив последний глоток молока, Рейтар отставил кружку, вытер губы не первой свежести платком и сказал:

— Вкусно было, спасибо.

— Не за что.

— Ну, как живешь?

— Не жалуюсь.

— Колхоз организовал?

— А мне не к спеху. Дом только что поставил, хотелось бы на своем хозяйстве поработать.

— Не беспокойся. Служишь им хорошо. Они тебя за это председателем сделают, кнут дадут и прикажут людей загонять в колхоз.

— Я никому не служу, у меня своих дел хватает.

— Да уж… Чего от тебя нужно было Элиашевичу?

— Подозревал меня в сотрудничестве с тобой.

— И что же ты ему сказал?

— Рассказал ему все, как было.

— И после этого он отпустил тебя?

— Как видишь.

— Подписал обязательство?

— Какое?

— Не валяй дурака, я все знаю… О сотрудничестве с властями.

— Ничего я не подписывал.

— И ты думаешь, что я тебе поверю?

— Думай как хочешь.

— В чем конкретно он тебя обвинял?

— В том, что, как староста, слишком поздно заявил, что произошло у Годзялко, и о той записке, которую нашли в его доме и которой ты, кажется, предупреждал меня. По правде говоря, я и сейчас не знаю, зачем ты ее написал.

Рейтар рассмеялся:

— Черт возьми, ну и дела! У тебя, наверное, и сейчас поджилки трясутся. Думаешь, что я пришел рассчитаться с тобой? — Он внезапно посерьезнел. Его лицо стало жестоким и злым. — А вообще-то, за твое холуйство перед властями надо было бы дать тебе возможность исповедаться перед Святым Петром. В записке я предупреждал тебя относительно сотрудничества с коммуной, но, видно, на тебя не очень-то подействовало это. Знаешь, за что Годзялко был приговорен и ликвидирован от имени Речи Посполитой? За холуйство. И ты недалеко от него ушел. Ты ведь по-прежнему староста?

— Уже нет. Отказался. Жена на сносях… Слушай, Влодек, неужели я в самом деле не заслужил спокойной жизни? У Элиашевича претензии, что я сотрудничаю с тобой, у тебя — что сотрудничаю с ним. А мне в самом деле хочется пожить спокойно. Сижу в глуши, копаюсь в земле, женился. — Кевлакис понизил голос, поглядывая на дверь, ведущую в комнату: — Жду ребенка, построился наконец. И, кроме этого, меня сейчас ничто на свете не интересует. Ты лучше других знаешь, что, вернувшись с Запада, я отказался от работы в городе, а все потому, что люблю землю, а тут…

— А тут ты попался на удочку коммуны. Ты на сантименты не дави. Много вас таких развелось, любителей спокойной жизни. Посмотри на меня, посмотри на ребят, которые пришли к тебе голодные, как гончие псы. Но мы боремся! Порою голодные и холодные, но у нас есть свои идеалы. А знаешь, почему голодные? Потому что мы уже второй день бродим по лесам, сводим счеты с коммуной. Впрочем, еще услышишь об этом. Дружище, скоро начнется война, Запад вот-вот выступит, а ты с кем связался?

— Ты мне уже говорил об этом.

— И что бы тебе там ни казалось, война не за горами. Не буду скрывать от тебя: я поддерживаю связь с Западом.

Из комнаты раздался голос жены Кевлакиса:

— Кейстут!

Рейтар умолк. Кевлакис встал из-за стола и приоткрыл дверь:

— Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, я только хотела спросить, ты скоро пойдешь спать?

— Сейчас, дорогая, закончим разговор, и приду.

— Кто-нибудь из знакомых пришел?

— Да, знакомый. А ты спи. Может, тебе принести чего-нибудь?

— Нет, спасибо.

— Ну, тогда спи.

Он снова прикрыл дверь, но уже за стол не сел, а продолжал стоять, давая тем самым Рейтару понять, что пора заканчивать затянувшийся визит.

Тот улыбнулся и встал:

— Так говоришь, что мне пора убираться? В строгости, как я погляжу, держит тебя твоя благоверная. Нет ничего хуже, как обабиться.