Александр Щелоков - Жаркие горы

— Это нюансы. Старик блажит, это верно. Он — рамоли́к. Но главное — противостоять русским, не делать им уступок, ни с чем не соглашаться — он вызубрил наизусть и помнит даже во сне.

— Посмотрим, посмотрим…

Каррингтон подошел к окну. От узла связи по дорожке к штабу шел шифровальщик. На этот раз он нес в руке черный чемоданчик, притороченный к запястью стальной браслеткой. Каррингтон поморщился. Обычно шифровки, поступавшие во второй половине дня, ничего хорошего не предвещали.

Он сам открыл дверь уоррент-офицеру и пропустил его в кабинет.

— Гарри, это полковник Томпсон. Новый шеф нашей плантации.

Клей щелкнул каблуками и почтительно склонил голову. Только после этого он раскрыл чемоданчик и передал Каррингтону телеграмму.

— Могу идти? — спросил он разрешения.

— Да, Гарри, идите. Каррингтон развернул телеграмму.

«Молния.

Совершенно секретно.

Только полковнику Каррингтону.

По прочтении уничтожить. В связи с началом вывода красными полков из Афганистана в регионе может возникнуть новая ситуация. Предлагаю срочно разработать меры для стабилизации положения. Продумайте, как воспрепятствовать уходу красных. Доложите для утверждения. Получение подтвердите.

Каррингтон протянул бумажку Томпсону:

— Красиво сформулировано, верно?

Томпсон отодвинул телеграмму на длину вытянутой руки и прочитал ее, не надевая очков. Швырнул бумажку на стол.

— Сожги ее к дьяволу! Дрянь! Как все, что высиживают наши политики!

Он брезгливо подтолкнул телеграмму к Каррингтону. Тот взял ее за уголок, достал зажигалку. Желтый огонек лизнул листок.

— Рискованная оценка, полковник, — сказал Каррингтон насмешливо. Телеграмма в его руке быстро чернела. — Меры по стабилизации придется разрабатывать вам.

— К черту меры! Просто пошлю шефа подальше, а сам сделаю все как надо.

— Ты не изменился. — Каррингтон сел в кресло, закинул ногу на ногу.

— Что имеешь в виду? — спросил Фред.

— Твое командирское кредо: «Пункт первый. Полковник всегда прав. Пункт второй. Если полковник не прав, руководствоваться пунктом первым».

— Было и такое, — усмехнулся Фред. — Чего там скрывать! Но теперь я уже другой.

— Что имеешь в виду? — повторил Каррингтон вопрос Фреда.

— Принял более демократические, если хочешь, более гибкие взгляды.

— Забавно. Как это?

— Помнишь, каким образом президент Джонсон определял пригодность своих помощников?

— Прости, нет.

— Он говорил: если я сниму штаны и заставлю помощника нюхать зад, тот должен сказать: «Благоухает, как роза».

— Крепко!

— Суть не в крепости. Куда важнее демократичность выбора. И я теперь придерживаюсь этого принципа.

— Вопросов нет, сэр! — сказал Каррингтон, опустил ногу и, не вставая, щелкнул каблуками, как уоррент-офицер Клей.

— Молодец, парень! — язвительно похвалил Фред. — Ты всегда был на курсе лучшим щелкателем каблуками. А теперь главное — не оттягивать дело. Нельзя дать красным уйти. Нельзя!

Томпсон вскочил и нервно прошелся от окна к столу и обратно.

— Это проигрыш для нас, если они уйдут. Думай, старина, как застопорить их уход.

— Ты всерьез? — спросил Бен. — Тут думать нечего: это невозможно. Они решили — они уйдут. Серьезная страна, как ты знаешь.

— Заставить! Сбить с них шляпу! Ударить в спину! Пусть обернутся. Потом остановятся. Надо принудить их остаться! — кипятился Томпсон.

— Успокойся, — сказал Каррингтон. — Прямых указаний держать их здесь из Центра не дали. Чего волнуешься? Прикажут — другое дело.

— Прикажут?! Да мне плевать на их приказы! Русские к тому времени уйдут. Это может сделать процесс необратимым. Либералы почувствуют силу. Они заставят нас ходить испанским шагом…

На жаргоне профессиональных служак «испанский шаг» означал увольнение со службы, и Каррингтон почувствовал, что Фред заглядывает далеко вперед, стараясь предугадать вероятность развития событий.

— Что у нас на выходе? — спросил Томпсон сухо. — Есть готовые операции?

— Два каравана с оружием для Хайруллохана.

— Стоящий человек?

— Фред! — воскликнул Каррингтон с внезапно вспыхнувшей злостью. — Ты в своем уме?! Кто в этой проклятой дыре может быть стоящим? Все дерьмо! Сплошное дерьмо. Кругом. Все эти гульбеддины, якдасты, раббани. Все ханы, вожди и лидеры. Самое вонючее дерьмо!

Фред встал и отошел к холодильнику. Достал бутылку кока-колы. Открыл пробку. Набулькал в стакан жидкости. Выпил медленными глотками, смакуя холодный напиток. Когда Каррингтон выдохся, он поставил стакан. Спросил:

— Всё? И тебя бесит, что у нас в запасе столько дерьма? Это же прекрасно! Все его и надо выплеснуть на русских. Только сразу. Посадить их в него! По уши!

— Смотри, — сказал Каррингтон, несколько поостыв. — Твое, в конце концов, дело.

— Я смотрю.

— Не переусердствуй.

— У меня, Бен, отсутствует синдром осторожности.

— Ты считаешь, он есть у меня?

— А ты и не догадываешься? Тогда скажи, почему тебя отзывают раньше срока?

— Не привык оперировать догадками. Сплетни — это привилегия вашингтонских коридоров. Если что-то знаешь — скажи.

— Знаю, парень. В Центре тобой недовольны. Во всяком случае, не очень довольны.

— Я выполнял все указания точно.

— Знаю. Только сегодня этого мало. Сейчас нужно проявлять больше самостоятельности. Надо почаще создавать такие ситуации, которые показывали бы политикам, что примирение с красными невозможно. Необходимо держать либералов в напряжении.

— Ты же знаешь, это не так просто. Сверху на нас постоянно давят.

— Знаю. Потому и нужна здесь упругость. Тебя давят, а ты должен возвращаться в прежнее положение, едва отпустят. Энергично возвращаться.

— Не слишком ли часто мы стали возвращаться в прежнее положение, после того как на нас надавили обстоятельства? Эти возвраты уже стали притчей во языцех. И люди видят в таких колебаниях не упругость, а косность. Неумение оценивать обстановку. Вот. — Каррингтон встал, прошел в угол к журнальному столику, заваленному прессой. Выбрал какой-то журнал. — Вот «Харперс мэгэзин». Ты потерпи, Фред, если я приведу слишком длинную цитату.

— Давай, старина. Для тебя чего не потерпишь.

— Спасибо. Так вот, Люис Лэпмэн, заметь, не красный, а наш, только с более, чем у других, здравым взглядом, пишет о нашем с тобой шефе: «Я не сомневаюсь в патриотизме и усердии Кейси, но, как и другие богатые бизнесмены с высших этажей администрации — не только президент, но и господа Уайнбергер, Шульц, Риган, Бейкер, Бьюкенен и Миз, — он путает власть денег с силой человеческого характера и духа. Это общая ошибка для американской плутократии. Не зная иностранных языков, истории, литературы, не зная ничего о других обществах, кроме собственного, они полагаются на профессиональные советы услужливых софистов, как, например, Генри Киссинджера. Было бы несправедливо особо кивать на Киссинджера, который не более и не менее честен, чем большинство его коллег по политическим институтам, но он обладает исключительным даром сочинять «неофициальные мнения» так, чтобы заслужить одобрение своей клиентуры. В 1974 году в руководстве, озаглавленном «Американская внешняя политика», он сформулировал правило всемогущества: «Научная революция при всех ее практических целях сняла технические ограничения с применения силы во внешней политике».