Александр Щелоков - Жаркие горы

— В загоне, мистер Каррингтон, — обращаясь к Бену, ответил Исмаил. Его бесцеремонность сильно задела Томпсона.

— Чем занимаются? — снова спросил он.

— Сейчас будем переодевать. Пусть обносят новую форму. Затемно их предстоит увезти на ту сторону.

— Мы хотим посмотреть на обряд переодевания, — сказал Томпсон. — Это, должно быть, интересное зрелище.

— Пожалуйста, — сказал полковник Исмаил. — Здесь недалеко.

Они прошли за один из бараков, в загон, отгороженный фанерными щитами. В небольшом закутке бродили трое раздетых до трусов мужчин. Двое высоких, ширококостых, один низенький, тощий, со спиной, покрытой бурыми прыщами.

Увидев вошедшее начальство, они встали в шеренгу. Заморыш занял место на правом фланге.

— Кто этот недоносок? — спросил Томпсон.

— Командир группы Машад Рахим, — доложил полковник Исмаил. — Двое других — боевики Муфта Мангал и Мирзахан.

Томпсон подошел к боевикам поближе. Брезгливо оглядел с ног до головы. Такое дерьмо ему давно не встречалось. Должно быть, там, за Хайбером, дела у мужахидов обстоят из рук вон погано. С такими боевиками…

Он подошел к высокому носатому парню, впервые оказавшемуся полуголым перед высоким начальством и оттого заметно стеснявшемуся. Пальцем, как паршивому коню, когда стараются сбить цену, провел по ребрам. Они выпирали из-под кожи, словно прутья из старой корзины.

Парень неловко пошевелился, словно хотел оборонить себя.

— И это «медведи»?! — спросил Томпсон брезгливо. — Пусть одеваются.

Через некоторое время все трое были в советской военной форме.

— Откуда такое? — спросил Томпсон, разминая в руке полу куртки Муфти Мангала.

— В Пешаваре есть мастерская, — пояснил полковник Исмаил. — Можем обшить целую дивизию.

— Оружие?

— Автоматы русского типа АК, — сказал Каррингтон. — Производство английское. Фирма «Интерармз».

— Все как у «медведей», — скривив губы в усмешке, произнес Томпсон. — А на каком языке будут говорить эти звери?

— В акции — по-русски.

— Интересно. Весьма интересно.

Томпсон подошел к мордолошадому Мирзахану. Спросил, четко выговаривая русские слова:

— Ты менья понимайш, скотина?

Мирзахан вытянулся и застыл. На тупой физиономии — выражение растерянности и испуга.

— Многого хочешь, Фред, — заметил Каррингтон.

— Свиньи, — сказал Томпсон и поморщился.

— Это слово, — произнес Каррингтон жестко, — здесь забудь! Ослы, бараны — еще куда ни шло. А свинья для мусульманина — животное греховное.

— Плевать! Я не привык менять выражения по религиозным причинам. Свиньи, и всё тут.

— Я тоже мусульманин, — произнес полковник Исмаил и зло посмотрел на Томпсона.

— Простите, сэр, — спокойно ответил Фред. — Речь шла не о верованиях, а об умственных способностях. Вы лучше продемонстрируйте мне, как они будут говорить по-русски во время акции.

Исмаил повернулся к троице. Сказал им несколько слов на пушту. В ответ заморыш изобразил на лице свирепость и разразился тирадой:

— Иван! Стирляй! Пирод! Дапай, дапай!

— Им с такими талантами хоть в Москву! — сказал Томпсон. — Впрочем, для одноразового употребления вполне сойдут. Можете отправлять, полковник Исмаил, Бог помощь!

Ночь в степи — это безбрежное море темени. Только небо мерцает призрачным светом. Звезды на юге крупные, льдистые. Млечный Путь, как караванная тропа в иные галактики, перехватывает бархат свода от горизонта до горизонта.

В неглубокой балке, среди продутой ветром степи, в уютном затишье горит костер. Маленький очаг живого огня, дарящий людям тепло и свет.

Пламя, перебегая по хворосту, то бледнеет, угасая, то ярко вспыхивает, взрывается, с треском рассыпает искры. Они взлетают и гаснут, немного не долетев до неба.

У костра, коротая ночь, сидят шпун Захир — сельский пастух и четверо ребятишек — кишлачных сирот. В одиноком добром пастыре ребята встретили теплоту и участие и теперь ходят за ним и за овцами, почитая старика, как отца.

Сказка у костра, древнее предание, рассказанное в ночи, хранят в себе величайшую тайну живого слова. Того, которое заставляет юные сердца трепетать от любви и ненависти, учит различать добро и зло, славит благородство, осуждает черную подлость.

В бетонных домах больших городов сказка для ребенка — забава, вечерняя порция духовной пищи на сон грядущий.

В теснинах гор и на степных просторах, в юртах кочевников и хижинах дехкан-базгаров сказка — это завет ушедших поколений тем, кто идет за ними в будущее по караванным путям пустынь и козьим тропам гор, среди пропастей и утесов.

Шпун Захир — хороший рассказчик.

— О аллах, милосердный, всесильный, всевидящий и всеблагой!

Голос у Захира спокойный, ровный, слова его — не вдохновенная молитва или похвала всевышнему, а лишь привычная и неизбежная формула, необходимая для начала хорошей сказки.

— В Книге аллаха записаны судьбы всего живого — человека и зверя.

Все в мире совершается и течет по воле всевышнего. Аллах вознес орла могучего над землею, дал ему крылья широкие, крепкие. Небо — безбрежная обитель птицы.

Только орлу подвластны неприступные скалы. Облака — его одеяло. Ветер — его товарищ. Гнездо орла — крепость воли и гордости.

Аллах дал земле шакала, но не одарил его смелостью волка и добротой собаки. Ростом ниже колена, шакал обречен бегать с опущенной головой, нюхая по пути запахи ослиной мочи и помет верблюдов.

Ненасытный и жадный, шакал в зависти поднимает голову, жалуется на судьбу, плачет и воет отчаянно.

Вот однажды, — о аллах, по твоей ли воле? — подняв голову к небу и завыв во все горло, шакал увидел орла. Зависть сжала черное сердце.

Решил тогда вонючий: «Вот поднимусь я в горы, найду гнездо орла, схвачу его, растерзаю и сам стану править миром. Сидя на высоком троне, буду принимать подданных — все зверье, степное и горное, всех птиц перелетных. Со всех возьму дань, всех заставлю трепетать перед собой…»

Прижавшись друг к другу, затаив дыхание, сидят у костра дети и слушают шпуна Захира. Орел и шакал. Гордый полет к свету, к небу и завистливый вой в ночной темноте. Сколько раз слыхали его пробирающий до пяток плач и смех в пустынной степи! Орел и шакал. Что будет, когда они столкнутся? Что будет?..

Широко открытые глаза. Ожидание откровения…

— Сказал шакал свое слово и полез на утесы.

Он полз вверх тихо и осторожно. Не спешил. Перебирался с выступа на выступ, переползал с уступа на уступ. И чем выше забирался, тем больше дрожал.

Орел взлетает к солнцу, чтобы оттуда оглядеть свой владения. Чем выше он взлетит, тем больше видит, тем радостнее у него на сердце.

Шакал не испытывает радости от высоты. От нее ему тошно. Он забирался на скалы, дрожа от страха. Вниз смотреть боялся. Его мокрый след виднелся на камнях.