Александр Щелоков - Жаркие горы

— Что ты хотел доказать этой длинной цитатой? Что Киссинджер дурень? В этом уже давно мало кто сомневается. Что касается автора статьи, он типичный левак.

— А я вижу в нем честного человека, — сказал Каррингтон, — чувства которого оскорбляет глупость тех, кто больше других должен заботиться о патриотизме.

— Я в детстве увлекался не Лэпмэном, а Стивенсоном, — сказал Томпсон задумчиво, — и помню его выражение о том, что патриотизм не всегда нравствен.

— Это слова Престонгрэнджа из «Катрионы», если не ошибаюсь. Во всяком случае, не самого Стивенсона.

— Чепуха! Все, что есть в любой книге, принадлежит автору. Он и герой и подлец в одном лице. Так вот, Бен, патриотизм, как ты его понимаешь, тоже достаточно аморален.

— Поясни.

— Америка — не Гренада. Америке в этом мире никто и ничто не угрожает, кроме собственных ошибок. А эти ошибки ведут к тому, что опасность нависает над кланом верных сыновей Америки. Над нами, Бен. Над людьми военными. Ты ведь согласен, что мы — клан?

— Да уж как не согласиться.

— Тогда нам всем в равной мере надо думать, как сохранить свою силу и позиции в обществе. Пацифизм действует на умы разлагающе. Когда люди имеют дело только с готовыми котлетами, они перестают думать о том, что скотину надо резать. Живя в условиях безопасности, леваки начинают думать, что эта безопасность рождается сама по себе.

— Человечество пугает ядерный призрак. И без того в мире много бед, чтобы добавлять к ним атомную зиму.

— Плевать мне на человечество, Бен. Я не хочу и не могу быть выше самого господа бога. Он взирает свысока на все, что сам сотворил, что происходит по его воле. Люди от рождения до смерти корчатся в муках, стонут, молят всевышнего об избавлении от болезней, уродств, боли. А что меняется? Что?! Почему же я должен быть выше господа бога? Я такой же смертный, как и все остальные. Я знаю все: боль, ревность, тоску. Так почему же мне еще исповедовать гуманизм? Думаю, хватит веры в бога. Остальное — на его совести. Мне на других наплевать! На всех, вместе взятых! И если наш нынешний президент, никого не стесняясь, говорит о том же, я ему аплодирую. Мы аплодируем, патриоты Америки. Ее военные, в чьих руках честь и гордость нации.

Томпсон стукнул кулаком по хлипкому столику на металлических ножках, и тот закачался.

— Мы патриоты, Фред, это верно. Но кое-кто говорит, что за такой патриотизм нам слишком хорошо платят.

— Это говорят красные. Я знаю, что мои деньги мне не дарят. Я их получаю за риск, которым сопровождается дело. И во Вьетнаме, и в других дырах земли, где стреляли, — я побывал всюду. От опасности не прятался. Так почему же мне стесняться денег? Почему я должен без борьбы уступать свое место тем, кто хочет лишить меня моего дела? Короче, Бен, я сюда приехал не отдыхать. Сегодня доложу о прибытии. Завтра — о первых делах. Шеф любит, когда в работу включаются сразу. Поэтому давай докладывай, что у тебя в готовности к запуску. Чтобы сразу начать стартовый отсчет.

— Более всего готовы «медведи». По плану они должны завтра уйти на ту сторону.

— Постой, не спеши. Прошу просвещать меня в мелочах. Обычно слово «медведи» означает…

— Не ошибаешься и на сей раз. Мы сохраняем все родные определения. «Медведи» — это русские.

— Откуда у вас русские?

Бен усмехнулся:

— Мы выращиваем их сами. В нашем питомнике — «Баглэбе». В данном случае «медведи» — это мужахиды из группы Фарахутдина. Отобрали трех фанатиков. По колеру они более или менее рыжие. Переодели.

— В шкуры? — спросил Томпсон.

— В красные шкуры, — уточнил Каррингтон и улыбнулся.

— Цель операции? — спросил Томпсон. Он сделал вид, что не обращает внимания на стремление Бена вести разговор в легком тоне.

— Красный терроризм в Афганистане.

— Догадываюсь. Но мне важнее знать, где и когда появятся эти люди. Скажу честно, я таких штучек остерегаюсь. Как ни прячь уши, тайное вылезает наружу, становится явным. Конечно, мы делаем вид, что нам все нипочем. Но дурно пахнет не один день. Поэтому яма, куда кидают отбросы, должна быть закопана надежно.

— Будь уверен, пройдет спокойно. Здесь не Европа. Ни левых свистунов в парламенте, ни пройдох журналистов. Те, что бродят там, в Афганистане, полковники не меньше чем мы с тобой. Короче, «Баглэб» — учреждение с тройной гарантией.

— Хорошо. Как пойдет операция?

— «Медведи» уходят первыми. Немного порезвятся.

— Где именно?

— Нас интересует район рода Абдулл Кадыр Хана. Он занимает пока нейтральную позицию — ни нам, ни красным. Нужно, чтобы работал с нами. «Медведи» создадут такую возможность.

— Где гарантия, что все сойдет? Что сделано для прикрытия операции?

— «Медведей» поведут парни из банды Хайруллохана.

— Сколько их?

— Десять человек. Тройной перевес. И — внезапность.

— В чем?

— «Медведи» после операции выйдут к условному месту, где им положено снять красную шкуру. Там их и возьмут.

— Что значит «возьмут»?

— Если тебе больше нравится иное, скажу так: их положат огнем, как красных, и передадут роду Абдулл Кадыр Хана.

— Сколько человек знают о плане всей операции?

— Только двое. Я и ты.

— О части «Медведь»?

— Пока шестеро: три исполнителя, ты, я и полковник Исмаил.

— О части «Прикрытие»?

— Ты и я. Для устранения «медведей» отобраны стопроцентные фанатики. С «медведями» они не знакомы. Пройдет без сложностей.

— Да поможет нам бог, Бен. Пойми мою придирчивость. Я остаюсь наследником неизвестного мне состояния и хочу знать, не стоит ли сразу отказаться от долгов по наследству.

— Решайте, сэр. Теперь вы на мостике.

— Еще один вопрос. Почему спецзону здесь именуют «Баглэб»?

Томпсона явно смущала первая часть слова: «баг» — клоп. В английском оно употребляется довольно широко. Клопами именуют и вонючих кровососов-насекомых, и чокнутых, полоумных людей. Клоп — это подслушивающий микрофон и тайно приспособленная в укромном месте следящая система, которой поручают охрану объектов. Но в каком измерении ни приложи — похвалы слово в себе не несет никакой, и потому название попахивало. Клоповник. Клопиная лаборатория… Что-то в этом роде.

— Так кто навесил ярлык на доброе заведение?

— Были тут с недобрыми языками. Их нет, а название прилипло. В конце концов, черт с ним!

— Что будет в конце концов, — сказал Томпсон, — это уже решу я.

— Решай, старина.

— А теперь я скажу, что дел у нас две капли. Оружие Хайруллохану и «медведи». Негусто. А ведь речь идет о жизни или смерти. Если уйдут русские, для нас почти поражение. Уколами их не возьмешь. От них вздрагивают, не более. А нужен удар. Нокаут. Улыбаешься? Давай снизим критерий. Нужен нокдаун.

— На складах базы нокдаунов нет, — сказал Каррингтон язвительно. — Давно не завозили. Заявки посланы. Ждем. Скорее всего, ты их и получишь.