Борис Витман - Синдром удава

Время стрессов.

Время прессы.

Время пошлых интересов.

Время лжи, пройдошных книг

Время каверзных интриг.

Время митингов и сходок.

Без надежд и без находок.

Время, что покинул Бог, —

Для безвременья пролог.

Валерий Кравец

Он стоял перед раскрытой дверью, не спешил переступить порог. Среднего роста, со слегка нагловатым взглядом карих немигающих глаз. На вид лет сорока, не более. Демисезонное пальто, меховая шапка (было начало марта 1991 года). На злоумышленника вроде бы не похож, к тому же — один.

— Борис Владимирович, если не ошибаюсь? .

— Нет, не ошибаетесь. Входите, пожалуйста.

— Не выгоните?..

— Это почему? — не понял я. — Вы, собственно, по какому делу?

— Комолов [31] Фамилия изменена. ... Из контрразведки КГБ, — представился он, и протянул удостоверение. В такой прямоте было что-то не совсем обычное... Я не стал смотреть его гебистскую книжицу. Захотелось показать, что не боюсь, а точнее, хотел убедить в этом самого себя. Уже с детства одно упоминание этого ведомства вселяло страх и чувство незащищенности. И не только в меня... О ночных рейдах «черного ворона» и визитах голубых фуражек говорили шепотом, боязливо оглядываясь по сторонам. Замирали в страхе от звука остановившейся у подъезда машины...

Наша семья, как и семьи многих родственников и знакомых, не была исключением... Арест отца, ночной обыск и все дальнейшее, что пришлось пережить, оставили в памяти глубокий шрам на всю жизнь.

Сейчас я старался быть невозмутимым, но уже то, что пришелец был не просто из КГБ, а из контрразведки, не могло не подействовать своеобразным психологическим ударом. Тем более, если принять во внимание прошлое знакомство с контрразведками (фашистской и советской).

После публикаций обо мне в «Московских новостях», «Комсомольской правде», «Военно-историческом журнале» и других изданиях у нас и за рубежом, а также моего выступления по Российскому радио — реакция КГБ была более чем вероятна. Ведь речь шла о делах, скрываемых многие годы, и о причастности к ним силовых структур. Я не сомневался, что рано или поздно «Лубянка» даст о себе знать, и недоумевал, почему они так долго раскачиваются? Интересно, с чем пришел их посланец? Скорее всего, попробует запугать. В арсенале КГБ много способов воздействия. Опробовать их пришлось и в 1945 году в Вене, где впервые столкнулся с ведомством Абакумова — СМЕРШем; и в ссылке на Урале в 1947-м, когда помешал местной партийной мафии; и в Москве, в 1948 году, в Лефортовской тюрьме, когда снова оказался в лапах самого Абакумова, тогда уже министра госбезопасности, не успевшего расправиться со мной в Вене. Позже я узнал, что Абакумов утвердил и постановление о моем аресте.

— Хотелось бы поговорить с вами, — сказал пришелец.

Я предложил ему раздеться и пройти в комнату.

— Я пришел к вам по заданию председателя нашего комитета, товарища Крючкова. Хочу остановить вал, который может обрушиться на вас...

С чего бы это гебисты, столько раз уничтожавшие меня, теперь почему-то надумали кинуться на мою защиту, хотя уже однажды [32] В 1953-м, после смерти Сталина. , когда мне предложили написать прошение о помиловании для досрочного освобождения из лагеря, я письменно отказался от их «помощи»... Пришелец продолжал:

— Статья в «Комсомольской правде» — «Между жизнью и СМЕРШем оказался советский разведчик» и ваше выступление по Российскому радио вызвали негативное отношение ветеранов войны...

— Скорее ветеранов вашего ведомства, — вставил я.

— Их тоже. Пришло много гневных писем на имя товарища Крючкова. Он и поручил мне переговорить с вами. Вы должны помочь нам опровергнуть злостные измышления и клевету на наши органы, на Советскую Армию, допускаемые в последнее время средствами массовой информации. Это касается и «Комсомольской правды», и вас тоже, поскольку отражает вашу позицию. Вы заявляете об искажениях и фальсификациях исторических фактов, обвиняете в сокрытии действительных потерь, понесенных нашими армиями, а сами допускаете весьма Вольную подачу своей военной биографии. Видимо, и книга, над которой вы сейчас работаете, отражает те же взгляды. Кстати, Где вы собираетесь ее издать?

— Видите ли... — я сделал паузу, так и подмывало сказать: — Благодетель вы мой...

— Вы можете называть меня просто Саша, — почти ласково произнес он.

— Так вот, Саша, у меня есть несколько предложений, в том числе и от зарубежных издательств, но я предпочитаю, чтобы книга была издана сначала здесь. Теперь относительно вольной подачи моей биографии: хотелось бы услышать в чем эта «вольность» проявилась?

Комолов начал издалека, с пересказа досье на моего отца Оказывается, еще до ареста в 1937 году, он был осужден, правда, условно, за хранение браунинга, когда во время нэпа работал в московском представительстве немецкой фирмы «Фарбениндустри». Комолов даже назвал фамилии его начальников — Булле, Петерса...

Припомнилось, отец действительно не раз упоминал эти фамилии, но о судимости за хранение браунинга я не знал, хотя кое о чем уже тогда догадывался.

То, что у отца в то время имелся пистолет, обнаружилось благодаря случаю, который запомнился на всю жизнь. Мне было лет семь. Грабежи, убийства, воровство в ту пору происходили довольно часто, особенно в пригородах и окраинных районах Москвы. Да и в самом городе целые районы пользовались дурной репутацией: Марьина роща, район Тишинского рынка и улиц Большая и Малая Грузинская были пострашнее сегодняшних Солнцева и Люберец, хотя о них тогда в газетах не писали и в милицейских хрониках не сообщали... Наоборот, старались скрывать, как отдельные пережитки «проклятого прошлого» строителей коммунизма... Так вот однажды зимней ночью, наша семья была разбужена истошным криком: «Помогите! Грабят!..»

Призыв о помощи доносился из соседнего дома. Кричала соседка, высунувшись из форточки. Отец быстро оделся и направился к двери. Вот тут я и увидел в руке у него небольшой пистолет. Но выйти из дома отцу не удалось. Входная дверь оказалась припертой снаружи толстой слегой. Чтобы оттащить слегу, пришлось мне, как самому тоненькому, вылезать через форточку (в деревянных домах нашей улицы на зиму обычно вставлялись глухие зимние оконные рамы без открывающихся створок, и выбраться через окно можно было, только разбив стекло). Этот соседский дом грабили не один раз: наверное, потому, что в нем жили только женщины и дети.

Нашей семье также пришлось натерпеться страху, когда в другой раз среди ночи нас разбудили удары по крючку, запиравшему на ночь входную дверь. Ударяли ломиком через щель в деревянной обшивке. Крючок из толстого, в палец, стального стержня закрывался и открывался с усилием. Грабителям не удалось открыть его бесшумно. Долго еще этот случай повторялся во сне, и я в страхе просыпался.