Герман Вук - Бунт на «Кайне»

— Ради Бога, Мари, — сказал музыкант небрежно. — Учти, что у нас времени в обрез…

Она погладила его по руке.

— Я недолго, Уолтер. Ты иди.

Фезер поднял одну бровь и кивнул, улыбнувшись, Вилли.

— Приготовились к параду, лейтенант?

— Я не участвую в параде.

— Жаль. Ну так приходите сюда сегодня вечером. Приведите с собой кого-нибудь. Я вас приглашаю.

— Благодарю вас.

— Пошли, Марти, — сказал дирижер. — Выпьем по чашечке кофе.

Мэй и Вилли остались одни в большом танцевальном зале, расписанном ацтекским орнаментом. Ряды пустых столиков с приставленными к ним стульями делали его еще более нелепым.

— Зачем тебе понадобилось красить волосы? — спросил Вилли. Его голос звучал резко в пустом зале.

— Тебе разве не нравится?

Они стояли друг против друга на расстоянии не более полуметра, словно боксеры на ринге.

— Нет. Мне кажется это вульгарным.

— Спасибо, милый. Все репортеры ночных клубов в городе похвалили меня за то, что я совершенствуюсь.

— Репортеры ночных клубов этим зарабатывают себе на жизнь.

— У тебя чудное настроение по случаю возвращения домой.

— Ты голодна?

— Не имеет значения. Ты сказал, что тебе нужно поговорить со мной. Здесь так же удобно, как и в любом другом месте, если тебе нужно уединение.

Они подошли к ближайшему столику и сели. Вилли распахнул плащ и стащил с шеи шарф. Мэй глубже закуталась в свое пальто. Ему показалось, что она дрожит.

— Ты стал совсем другим, — проговорила она.

— Почему ты не ответила на мое письмо?

— Что тебе сообщил Марти?

— Это не важно.

— Ты всегда терпеть его не мог. И никогда не считал его своим другом. Бог знает, почему ты ему нравишься…

— Ты не считаешь, что я имею право получить ответ на свой вопрос? А не слышать только: «Спасибо, нет. У меня есть саксофонист и я теперь блондинка».

— Я не обязана выслушивать всякие гадости. Вспомни, друг мой, что ты столкнул меня в грязь. А кто-то взял и поднял меня из нее, какое тебе до этого дело?

— Мэй, все, что я сказал в своем письме, я могу повторить сейчас. — Он хотел добавить «я люблю тебя», но не смог. Кругом было слишком много улыбающихся ацтекских масок.

Выражение ее лица смягчилось.

— Это было чудесное письмо, Вилли. Я плакала, читая его. Оно до сих пор хранится у меня. Но ты опоздал на четыре месяца.

— Почему? Ты разве обручена или замужем? Что случилось?

Мэй отвернула от него лицо.

По лицу Вилли пробежала судорога. Он спросил ее напрямик:

— Ты его любовница?

— Такого слова-то больше не существует. Любовницы исчезли со времен Диккенса, дорогой мой.

— Ответь мне, Мэй!

Она повернулась к нему. Лицо ее так побелело, что ее грим показался ему слишком ярким.

— А ты как думаешь? Что делают взрослые люди, когда они вместе день и ночь, как мы с Уолтером, играют в камешки? Все о нас всё знают. А ты лезешь со своими дурацкими, старомодными вопросами! — Слезы выступили у нее на глазах.

Вилли едва мог вымолвить что-то. Ком стоял у него в горле.

— Я… не надо, не надо, Мэй.

— Ну, я думаю, этим все сказано, так ведь?

— Не обязательно… Я только… — Он оперся подбородком на кулак. — Дай мне десять секунд, чтобы прийти в себя…

— Это все, что тебе надо знать? — сказала она с горечью. — У тебя ведь такие широкие взгляды.

Вилли посмотрел на нее и кивнул.

— Ну все, проглотил. Пойдешь за меня замуж?

— Теперь ты благородничаешь. Благодарю — это твоя длинная масть. Утром ты одумаешься и живо ретируешься.

— Мэй, послушай, я люблю тебя и всегда буду любить. Как бы ты меня ни называла, я это заслужил. Все, что случилось, — моя вина. У нас могла быть настоящая любовь, настоящая весна и все то, о чем пишут в книжках. Я все испортил. Но мы созданы друг для друга, я уверен в этом. Если ты любишь меня, выходи за меня замуж.

Мэй не отняла руки. Ему показалось, что он ощутил ее легкое пожатие. Ее крашеные волосы мучили его, и он старался не замечать их.

— Почему ты так изменился, Вилли? Ты стал другим.

— Я чуть не погиб, и тогда я понял, что ты — единственное, что я боюсь потерять. — Ему самому понравилось, как он это сказал, но про себя подумал, так ли уж она ему нужна. И все же нахлынувших чувств было уже не остановить. Мысль о том, что он должен добиться Мэй, укоренилась в его сознании.

— Вилли, что ты хочешь от меня? — устало спросила она. — Чтобы я жила с тобой в колледже на солдатские гроши, жарила отбивные, стирала пеленки и беседовала с тобой о книгах? А ведь я зарабатываю двести пятьдесят в неделю.

Он потянулся к ней и поцеловал ее. Ее губы улыбались, когда он их целовал. Он вскочил на ноги, притянул ее к себе и стал осыпать ее лицо поцелуями. И на этот раз она ответила, как когда-то. Она откинула назад голову, а он продолжал обнимать ее, и произнесла низким голосом:

— Удивительно! Все так же, как прежде.

— Тогда — решено…

— Отнюдь нет. Садись, морячок! — Она толкнула его на стул, села сама и прикрыла глаза рукой. — Однако ж! Чепуха какая-то начинается, прямо скажем. Просто диву даешься…

— Ты любишь этого Фезера?

— Если называть любовью то, что было у нас с тобой, то такие вещи не повторяются. И слава Богу.

— Он стар для тебя.

— А ты молод. Во многих отношениях — это еще хуже.

— Ты не можешь целовать одинаково двух мужчин так, как целовала меня сейчас. Ты не любишь его.

— Секс занимает ничтожную часть дня.

— Зато из-за него стоит прожить всю остальную часть.

— У тебя всегда на все готов ответ. Скажи честно, Вилли, зачем тебе надо было снова являться невесть откуда? Все растоптано, разбито, и все кончено. Было прекрасно, но ты все испортил.

— Разве все дело в сексе? Мы с тобой одинаково думаем. Разговариваем, как прежде. Даже эти горькие слова, которые мы говорим друг другу, они живые и стоят того, чтобы их услышать, они волнуют, потому что мы их говорим друг другу…

— Я привыкла к деньгам.

— Я дам тебе эти деньги.

— Деньги твоей матери?

— Нет, я займусь бизнесом, если ты этого хочешь. Я могу начать любое дело, какое подвернется…

— Я думала, ты хочешь преподавать.

— Хочу. И я считаю, что ты глупости говоришь насчет денег. Ты дурочку валяешь.

Лицо Мэй выражало отчаянье и смятение.

— Ты знаешь, что я пережила? Я думала, что наша любовь умерла и не воскреснет. И была этому рада…

— Она не умерла. Она все еще жива в нас…

Мэй внимательно посмотрела на него.

— Хорошо, раз ты такой благородный, я, пожалуй, скажу тебе кое-что. Мне безразлично, поверишь ли ты в это или нет, и не хочу, чтобы это что-либо меняло. Просто чтобы ты знал, что в этой сделке есть двое благородных. Я не спала с Уолтером. А потому тебе не надо спасать бедную, заблудшую душу. — Она саркастически усмехнулась, видя его ошеломленное лицо. — Ну, видишь, трудно поверить. Я говорила тебе, мне это безразлично…