Борис Бурлак - Левый фланг

— Это ясно… Майор Зарицкий!

— Слушаю вас, товарищ генерал, — начальник разведки подбежал к нему, привычно козырнул.

— Вот какое дело, Костя, — очень мягко заговорил комдив. — Возьмешь учебную роту, саперов, ну и своих ребят и пойдешь в бондаревский полк. Надо помочь пехоте выбить противника с западной окраины.

— Есть.

— Но не зарывайся. Как только противник станет отходить, так ты со своей группой выйдешь из боя. Я предупрежу командира полка.

— Есть. Будет выполнено.

— Сигнал к атаке — пятиминутный артналет.

— Есть, товарищ генерал.

Строев подумал о наказе Лециса — не отпускать от себя Зарицкого — и сказал комдиву, когда майор отошел к своим разведчикам:

— А может быть, мне тоже пойти с Зарицким?

— Не хотелось бы, Иван Григорьевич, посылать и тебя туда же. Понимаешь?

— Я только присмотрю за ним, чтобы не зарывался.

— Ну да ладно, иди.

Строев обратил внимание, как осунулся комдив за эти двое суток, которые провел без сна: лицо серое, глаза воспалены, рыжая щетинка на тяжеловатом подбородке. Но крепится бывший комбат — молодость выручает, да и порода — кремень, все выдержит. А комдиву показалось, что обычно ровный, спокойный его зам вроде бы и волнуется сегодня, как новичок, впервые идущий на передний край, однако прячет свое волнение за этой полуулыбкой на чисто выбритом лице, глядя на которое, никак не скажешь, что ему пятый десяток.

— Так я отправлюсь, Василий Яковлевич.

— Поскорее возвращайся, Иван Григорьевич.

— Как, и вы идете, товарищ полковник? — спросил Зарицкий.

Комдив ответил за него:

— Вместе вам будет повеселее, майор. Но командиром группы остаетесь вы. Полковник идет для общего руководства. Поняли?

— Ясно, товарищ генерал.

Строев перекинул автомат на грудь и пошел рядом с цветным трофейным проводом, что тянулся через цветущие сады напрямую в бондаревский полк. Жора Акопян, маленький старшина, обогнал его, а Зарицкий поотстал: майору что-то дополнительно и одному говорил комдив у стереотрубы.

Телефонный провод вывел Строева на отсечную позицию противотанковой батареи, которая стояла близ Дуная, чтобы, в случае какой-нибудь заминки, поддержать огнем бронекатера речной флотилии. Но они все еще не подошли, и солдаты буквально томились от ожидания. Иван Григорьевич разговорился с ними, пока учебная рота, саперы и разведчики занимали свой рубеж невдалеке отсюда, где до сих пор лежала одна реденькая цепь автоматчиков из бондаревского полка.

— Гора с горой не сходятся!.. — сказал он Тишину, который первым козырнул полковнику.

Микола был в одной гимнастерке, и вся грудь его была защищена, словно рыцарской кольчугой, боевыми орденами и медалями.

— О том, как воюешь, не спрашиваю, без того видно, что молодец! Ты лучше скажи-ка мне, что с твоим помкомвзвода, выдюжил он?

— Цел, целехонек! — оживился Микола, довольный тем, что полковник не забыл их встречу на дороге в самом начале наступления на Вену. — Пишет, что поправляется. А худо было ему. Два раза выносили в мертвецкую, но оба раза воскресал.

— Крепкий мужик. Впрочем, теперь за главного хирурга действует сама Победа: она исцеляет даже тех, кого медики считают безнадежными. Но ты все-таки не очень красуйся перед танками. Кому-кому, а тебе надо обязательно вернуться домой вот таким же молодцом. Тем паче, ты действительно заслужил две жизни.

— Спасибо на добром слове, товарищ полковник. А скажите, товарищ полковник, зачем вы-то собрались туда? — Микола уже озорно мотнул головой в сторону пехоты, на северо-запад.

— Это я прогуляться немного.

Тишин промолчал, не считая себя вправе давать советы высокому начальству. По Дунаю раскатился протяжный, звонкий залп гвардейских минометов. Вековой пойменный лес в точности повторил его, усиливая многократно. И когда эхо, наконец, погасло, Иван Григорьевич сказал:

— Кажется, бронекатера подходят. Теперь вам, товарищи, будет повеселее.

Он добро простился с пушкарями и ходким шагом направился к пехоте, вслед за Акопяном.

Микола посмотрел туда, на узкий городок, занятый наполовину нашими, а наполовину — немцами. Так не раз случалось на Южной Украине с ее длинными селами, растянувшимися вдоль балок. Помнится, в Верблюжке его, Миколу, наградили первой медалью за один конец села, отбитый у противника, а за другой конец дали первый орден. Две награды, за одно село, через которое больше месяца проходил передний край. Давно это было. Теперь, конечно, у немцев кишка тонка, чтобы подолгу удерживать населенные пункты. Вот сейчас полковник Строев с ходу турнет их из этого венского пригорода и погонит дальше, к Флоридсдорфу.

На Дунае появился головной бронекатер. Он шел по заминированной реке совсем не шибко, но течение здесь было таким сумасшедше-быстрым, в головокружительных воронках, что казалось, он летит на Вену, точно глиссер, который видел когда-то, в детстве, на Днепре Микола Тишин. Все артиллеристы не спускали с него глаз, пока он не скрылся за деревьями. Потом за ним, в просветах леса, замелькали еще бронекатера, еще. Они двигались строго один за другим. Тишин многое слыхал о Дунайской речной флотилии, однако ему не приходилось ее видеть в боевом строю. И Микола решил, что обязательно станет моряком после войны: будет странствовать по всему свету, побывает во всех царствах-государствах, сам посмотрит, как живут-поживают разные люди на земле. Микола размечтался и позабыл о Строеве и о том, что с минуты на минуту грянет бой за австрийский «дорф». Он даже слегка вздрогнул, когда справа налетела воздушная волна гаубичного удара. Началась короткая огневая подготовка. Небо над Дунаем, совсем прояснившееся к утру, опять заволокло дымом, пылью. Тишин бросил наблюдать за катерами и уж больше не терял из виду белую, в цвету, вишневую посадку, где должен быть, по его расчетам, Строев.

Что такое эти пять минут? В мирное время — это миг, и целая вечность — на передовой, в ожидании атаки. Строев лежал рядом с Зарицким, поглядывая то вправо, то влево, на солдат, которые, в свою очередь, смотрели на него с надеждой, будто он один мог изменить весь ход боя. Строев знал: перед каждым из них сейчас проходит все их прошлое, вся жизнь, год за годом. Он вспомнил опять Лециса: действительно, как трудно вставать в атаку, когда человек уже ясно видит конец войны. Вспомнил и поразился совпадению мимолетных слов старого политработника с его собственными раздумьями. Ему казалось, что и сам он испытывает сейчас эту психологическую трудность. А-а, какая ерунда! Скоро атака — он глянул на часы, — пошла последняя минута артиллерийского налета.

Зарицкий приподнялся на локтях раньше, чем погасло эхо орудийного раската. Маленький старшина вскочил вслед за ним. Строев тоже встал, отряхнулся от прошлогодних листьев.