Михаил Алексеев - Солдаты

Камушкин, конечно, понимал, что Сенька и на этот раз приврал, но спорить не стал: в конце концов, не все ли равно, говорил так Аким или нет, — важно, что радиостанция осиротела и кто-то должен ведь на ней работать…

Оставаясь сейчас с командиром роты, Камушкин наскоро наказывал Ванину:

— Ты, Семен, за комсорга там будь. Я на тебя надеюсь.

— Не подведу! — прошептал Сенька.

О поручении Камушкина Сенька немедленно сообщил Крупицыну. Тот торжественно пожал шершавую Сенькину руку и сказал, подражая начальнику политотдела, как, между прочим, подражали ему в этом многие:

— Добро.

Ординарец командира и Камушкин быстро выкопали в сыром песке, под кустами ракит, три неглубокие ямы: одну для лейтенанта, вторую, рядом, для его верного телохранителя и неутомимого снабженца, третью для Васи с его радиостанцией. Камушкину вскоре удалось связаться с левым берегом и передать первую радиограмму. Камушкин даже опешил, когда услышал голос самого генерала.

Марченко взял трубку, доложил:

— Переправились. Сбили боевое охранение. Продвигаемся дальше.

Генерал приказал смело вступать в бой, отвлекать на себя как можно больше немцев.

Это распоряжение озадачило лейтенанта. Марченко не знал, что на левом берегу некоторые горячие головы нетерпеливо просили комдива разрешить им начать переправу. Генерал охлаждал их упрямым молчанием. Сизов ждал, когда внимание противника сосредоточится на переправившейся группе разведчиков, стрелков и артиллеристов.

Вскоре к Марченко прибежал связной от Забарова. Тяжело дыша, он рассказал, что разведчики и пехотинцы достигли центра села. Батарея Гунько заняла позицию на восточной окраине. Немцы пока не сопротивляются.

Забаров решил обойти село с юга и подняться на гору. Ждет согласия командира роты.

— Передайте лейтенанту Забарову: пусть действует по обстановке! — решил Марченко, отлично понимая, что лучшего распоряжения со своего командного пункта он все равно дать не сможет. Кроме того, Марченко понимал, что Федор стал опытнее его. Первое время это сознание мучило офицера, жгло больное самолюбие, но в конце концов он примирился с этим, как еще раньше примирился с тем, что разведчики охотнее шли в поиск с Забаровым, чем с ним.

Появление Наташи в роте заставило было его подтянуться, но вскоре все опять пошло по-старому. Вот только мысли о девушке не давали Марченко покоя. Он понял, что не может равнодушно относиться к Наташе.

И сейчас, передавая приказание связному, он поймал себя на том, что ему хочется спросить о ней. Но Марченко сдержался: он был достаточно опытен и умен, чтобы понять всю неуместность такого вопроса.

— Идите, — глухо сказал он связному.

Шаги солдата вскоре стихли. Волны, поднятые набежавшим ветром, лениво накатывались на отлогий берег, шелестя галькой. От реки поднимало холодный пар. Марченко, засунув руки в карманы брюк, зябко поеживался. Ему нестерпимо хотелось покурить, но он боялся открыть себя. Рядом с лейтенантом беспокойно ворочался в своей тесной и сырой норе Вася Камушкин. Руки его нащупывали в карманах «лимонки» и размокшие куски хлеба. Автоматные диски оттягивали поясной ремень. Вася тщетно искал удобного положения, тихо поругивался. Ворочался около Марченко и его ординарец. Ординарца мучала дремота, но все усиливающаяся стрельба слева мешала ему заснуть.

Стрельбу эту слышал и командир. Он только никак не мог понять, с кем же перестреливаются там немцы. Шахаев со своими бойцами, конечно, погиб. В этом Марченко не сомневался: могла ли в самом деле крохотная горстка разведчиков уцелеть под ливнем вражеского пулеметного дождя и под разрывами немецких мин и снарядов! Но кто же все-таки там отстреливается? Забаров проникнуть туда не мог. Может, левый сосед начал переправу? А что, если немцы вдоль берега заходят сюда?!

Отвратительная, незнакомая дрожь пробежала по спине офицера. Марченко стало не по себе. Неужели он боится? Куда же делся лихой, бесстрашный разведчик? Лейтенант вдруг вспомнил разговор с полковником Деминым там, у кургана. Начальник политотдела говорил ему о зазнайстве, о пассивных наблюдателях и о чем-то еще в этом духе… О чем же он говорил?..

Марченко не мог сейчас в точности припомнить слова Демина, но он понимал, что между этими словами и охватившим его страхом есть какая-то закономерная связь. Он пытался найти эту закономерность, но не мог. Только на душе остался неприятный осадок, что-то близкое к отвращению к самому себе. Он попытался приободриться, отогнать мысли об опасности, но страх полз и полз по спине…

— Липовой! — позаал он ординарца. — Возьми автомат и отойди метров пятьдесят влево. Да не спи. Гляди, как бы к нам не подкрался кто!

Избалованный начальником ординарец ворчал что-то себе под нос и долго возился с автоматом. Идти ему дьявольски не хотелось.

— А що я там робытыму?

— Охранять нас будешь. Ну, живо!

Липовой, волоча ноги, отправился.

— Выгоню к черту! — мучимый неясной тревогой, прошептал лейтенант.

Взвинченные нервы чуть не заставили его вскрикнуть при шорохе за спиной. Это возвращался посыльный. Присев рядом с командиром и зачем-то сняв пилотку, он, запыхавшись, сообщил:

— На горе — немцы. Наши завязали с ними бой. Забаров ранен немного. Голубева его перевязала. Тяжело ранен командир стрелковой роты. Теперь ею командует Крупицын… Я просил его, чтоб он считал меня комсомольцем. После боя оформим, говорит…

Марченко перебил его:

— Много ли немцев?

— Да шут их разберет. Ночь ведь! — в голосе солдата чувствовалась обида: ему было досадно, что командир роты не обратил внимания на его последние слова.

— Жители в селе есть?

— Не видать что-то. Один старик помогает нам. Бьет по фрицам из трофейной винтовки. Вылез откуда-то из погреба и давай по немцам палить. Ругается на чем свет стоит! Страсть какой матерщинник! Видно, насолили они ему здорово!..

— Ладно. Забарову передай: бой продолжать, больше шуму!

Связной вновь побежал. Камушкин с завистью прислушивался к его удаляющимся шагам. Марченко передал о ходе боя на левый берег, попросил артиллерийской поддержки. Теперь и он хорошо слышал стрельбу на горе. Но не затихала перестрелка и слева. Лейтенант отчетливо различал резкие очереди немецких автоматов и частые, глухие наших ППШ. Иногда в треск автоматного огня вплетались характерные, сухие и негромкие разрывы ручных гранат. Слыша это, Марченко тревожился: он никак не мог понять спасительного значения боя, разыгравшегося левее.

Ночь сгущалась. Разгорались звезды на небе. Ковш Большой Медведицы ярко проступал сквозь звездную россыпь. В Старом Орлике, на левом берегу, истерическим лаем захлебывалась собака.