Сергей Алымов - Нанкин-род

Гонзальво продолжал:

– Если бы мне удалось наполнить трюм желтым мясом, благополучно рассовав его по островам, я бросил бы якорь у Новой Зеландии. Там по вечерам облака похожи на клумбы роз и небо обсыпано пухом канареек… Место, которое я облюбовал, маори называют «Остров горящих небес». На этом острове хорошо отдохнуть бродяге, которого дома ждет только тюрьма. Я поселюсь в долине Синбада или на берегу бухты Пегаса… Согласны ли вы мне помочь?

Веспа протянул руку.

– Если вы возьмете меня с собой, я набью ваш трюм китайцами – как бы велик он ни был. Мне хочется взглянуть на ваш остров… Кто знает: может быть, и я поселюсь в долине Синбада…

Гонзальво пожал протянутую руку.

– Это будет веселое соседство – вы увидите.

Окованные медью сундуки Фей плыли на спинах слуг, совершая последнее путешествие от ворот к террасе.

Старый Вей спокойно сидел на своей половине. Ему незачем было проявлять излишнюю торопливость, особенно в отношении дочери, которая не должна была забывать, что ее место – последнее в доме.

Кроме того, Вей наслаждался письмом, полученным от его друга Чан Шу, жившего в Нанкине.

Дружба может быть основана на разных фундаментах. Есть дружба, рождающаяся из доброты; дружба, вызванная взаимной симпатией; наконец, дружба, созданная общностью музыкальных вкусов. Из всех дружб последняя – самая тонкая, и узы именно этой дружбы связывали Вея и Чан-Шу в течение долгих лет.

Оба друга были знатоками и ценителями китайской музыки. Оба в совершенстве играли на лютне и, когда им случалось быть вместе, целыми днями вели возвышенные беседы, не прибегая к помощи слов, исключительно музыкой передавая все свои мысли и душевные состояния.

Великая тайна ритма была известна им обоим. Красота служила им надежным прибежищем во всех печалях, и они лучше многих своих соотечественников понимали значение пословицы: «Никакая скорбь не устоит перед красотою хорошего желтого шелка».

Лютня, издававшая приятные и ласкающие слух звуки, была их любимицей.

Они знали ее волшебную способность успокаивать человека, уставшего от забот. Этот инструмент, передающий волнения души и развивающий силу воображения, доставлял им высокое наслаждение.

Они импровизировали «прогулки по вечерним горам», «разлуку с другом на весеннем озере», с одинаковой легкостью рисуя пейзажи и настроения пятью тонами старинной китайской гаммы.

Алхимия звуков не имела от них секретов. Им был ведом закон соответствий, окраска звуков, их качества и характер.

До, ре, ми, соль, ля… Сколько чудесных тонкостей заключали они для посвященных!

До – земля. Его знак – князь; качество – честность… Вкус – сладкий; цвет – желтый… Звук – тупой и спокойный, похожий на звук мычащей в воду коровы.

Ре – минерал. Его знак – камень; вкус – едкий цвет – белый; звук – ясный и скорый, похожий на блеяние овцы, потерявшей своих товарок.

Ми – овощ. Его знак – подданный; вкус – кислый; цвет – зеленый; звук – испуганный и осторожный, похожий на крик фазана, наткнувшегося на сук.

Соль – огонь. Его знак – дела; его качество – поклонение; вкус – горький; цвет – красный; звук – заливающийся и быстрый, похожий на хрюканье молодого поросенка.

Ля – вода. Его знак – вещи; его качество – знание; вкус – соленый; цвет – черный; звук – рассыпающийся и глухой, похожий на ржанье лошадей в пустыне.

До – сообщает уверенность. Ре – пробуждает честность и справедливость. Ми – вызывает любовь и сострадание. Соль – влечение к добрым делам. Ля – наклонность к вежливости.

Классические музыкальные теории были тщательно изучены друзьями, и это давало им возможность понимать друг друга с полутона.

Чан-Шу писал:

«Почтительнейше поздравляя с Новым годом, осмеливаюсь высказать глубокое сожаление, что в этот значительный праздник мне не суждено услышать звуков вашей сладостной лютни… Как холодно становится, когда рядом нет друга! Даже весенний ветер, оживляющий природу, вместо радости приносит тоску… Вчера весь ведер я играл „Пин-Ша-Ло-Янь“ [15] «Гуси садятся на ровный песок…» , последнюю пьесу, слетевшую с ваших струн в день нашей разлуки… Как печально слушать одному полет птиц, хлопанье крыльев в воздухе, шорох волны, умирающей на песке… Все это заставило меня вспомнить о ветках ив, надломленных нами при расставании, и послать вам стихотворение поэта, описавшего вместе со своими и мои чувства».

К письму были приложены стихи:

Вей одновременно был тронут и уязвлен. Чан-Шу опередил его своим вниманием. В этом виноват был Шанхай, заставивший Вея забыть о дружбе. Вей растер на камне тушь, взял кисточку и принялся писать ответное письмо.

В комнатах, занимавших второй этаж, Фей с увлечением возилась с вещами.

Широкая лестница, покрытая белыми коврами, вела в уютный вестибюль. Слева помещались будуар, спальня и ванная; справа – большая гостиная и зимний сад.

Темнозеленые кубы дорожных сундуков и прямоугольники чемоданов сразу заняли непримиримую позицию по отношению к окружающей мягкости.

Фей открывала замки. Сундуки разламывались, и из них выпадали разнообразные вещи, костром зажигавшиеся на коврах.

Смешные суконные куклы, блестящие металлические цветы, неистово раскрашенные сумочки озадачивали глаз своей бесшабашной веселостью. Эти вещи кричали, как джаз. Своей неожиданностью они напоминали стаю попугаев, спустившихся на снег.

Шелк, кожа, парча, флаконы…

– А где же книги, которые я просил тебя привезти? – спросил Лю.

– Лю, милый, не сердись! Я никак не могла попасть в книжную лавку.

– Неужели за девять месяцев у тебя не нашлось ни одного часа?

– Были часы рано утром, когда магазины еще не открыты… Потом я спала… А вечером магазины оказывались закрытыми, это было ужасно!.. Я просила моих друзей заняться твоими поручениями, но они уверили меня, что приличные лавки не держат таких книг, и принесли мне вот это…

Фей протянула брату пачку книг.

Лю взглянул на обложки. Это были романы Морана и Декобра. По мере того, как опустошались сундуки, комната оживала.

– Зачем тебе все это? – удивлялся Лю, глядя на поднимавшиеся волны вещей.

– Ах, ты ничего не понимаешь! Здесь только самое необходимое… Я очень жалею, что у меня не было больше денег!

Фей достала синий эмалевый портсигар и, вынув миниатюрную сигаретку, вложила ее в длинный черный мундштук, отделанный золотом.