Сергей Алымов - Нанкин-род

– За людей, ни на что не годных, к которым имею честь принадлежать! – воскликнул Спарк, сближая свой стакан со стаканом Веспа.

– Вы несправедливы к себе, – салютуя стаканом, возразил Веспа. – Много людей позавидовали бы вашей жизни… Она интересна и содержательна.

– Вы хотите сказать, что интересна жизнь, на фоне которой я мелькаю?! Если вы имели в виду это – не возражаю.

– Разве это не одно и то же?

– Далеко нет! Делать интересную жизнь – одно; наблюдать интересную жизнь – другое. Я только наблюдатель, отмечающий биение чужих пульсов; протоколист чужих волнений. Короче говоря: я – журналист. Моя профессия – ездить, видеть, запечатлевать. Все это делается для того, чтобы читатели моей газеты могли, не покидая своего стула, носиться по свету вместе со мной. Мои корреспонденции дают им ощущение мира, кусочки которого некоторые из них когда-то видели. Я честно стараюсь выполнять возложенные на меня поручения. Но разве можно передать словами мировой рост? Мировой рост наших дней, когда один час приносит больше событий, чем их могут вместить все томы Британской энциклопедии!..

Спарк внимательно посмотрел на золотые пузырьки, поднимавшиеся со дна стакана.

– Китай… Одной этой страны может хватить на целую библиотеку.

Веспа презрительно двинул губами.

– Не думаю… Китай – унылая дыра, в которую судьба засунула своих пасынков. Прожить здесь год – значит почувствовать бремя самого тяжелого проклятья. Эта страна похожа на помойную яму, в которой кое-где блестят тщательно запаянные банки ананасных консервов – европейские сеттльменты. Но общая грязь и вонь портят вкус даже этой герметически закупоренной жизни. Китай – выгребная яма Европы и постоялый двор Америки. Здесь хорошо живется солдатам, священникам, проституткам и разбойникам. Первые три категории оплачиваются последней, у которой после всех расходов на королевскую жизнь остаются еще порядочные излишки для отправки в правительственные банки своих столиц.

– Но ведь у Китая – любопытнейшая история!..

– Я не вижу ничего любопытного в китайской истории, – возразил Веспа. – Вызолоченные деревянные болваны, упирающиеся головой в потолки храмов, привлекают внимание только китайских нищих да европейских туристов. Нищие ждут подачки, а туристы приходят в восторг от живописных лохмотьев, лишаев и немытых волос, дающих эффектные комбинации на фотографической пленке. Мне здесь порядком надоело, и я не прочь посмотреть другие страны…

– А мне так много говорили о Шанхае! – прищуривая левый глаз, сказал Спарк. – Меня уверяли, что Шанхай – восточный Париж, что нигде в мире нет такой веселой и беззаботной жизни!

Веспа пожал плечами.

– Что называть весельем! Деньги здесь легкие, но и то не для всех. До войны здесь каждый европеец был крезом. Теперь китайцы переменились, и европейцы не те. Русские эмигранты – худший сорт нищих – засорили город. Вы их увидите на всех перекрестках, у всех кабаков, в парках, на набережной. Они переносятся с места на место, как обрывки газет…

– Невесело, – согласился Спарк.

– Если переезжать из кабака в кабак на автомобиле, – продолжал Веспа, – можно жить сносно. Но, в конце концов, и это надоедает.

Веспа поставил стакан на стойку.

– Кончено… ваши разговоры подхлестнули меня! Я уезжаю…

– Куда же? – поинтересовался Спарк. – В Европу, конечно?

– Что мне там делать? Любоваться с бульварной скамейки на проносящиеся автомобили – благодарю покорно! Карьеры я там не сделаю. Увеличивать число неудачников – не желаю.

– Позвольте, – заинтересовался Спарк, – но ведь в Китае вы, по-видимому, сумели прекрасно устроиться? Веспа тихо свистнул.

– Китай не Европа! Здесь я в привилегированной тысяче. Меня здесь знают, и это дает мне деньги. Правда, деньги приходят, как вода, и уходят, как ветер, но они всегда к моим услугам. В Европе же я могу о них только мечтать. Нет! Европа не даст мне денег. Мой путь лежит в другую страну… Что вы скажете о Новой Зеландии?

– Новая Зеландия?! – удивился Спарк. – Да за каким чертом вы туда поедете? Может быть, вас интересуют озера или птица-колокол, пение которой напоминает похоронный звон?! Или вы надумали солить рыбу и заниматься экспортом овечьей шерсти?

– Я ищу место для жилья! – заявил Веспа. – Мне сказали, что там есть спокойные острова, над которыми пылает небо.

– Вам не солгали. Там много островов, совершенно безлюдных. Там цветут редкие цветы и поют неслыханные птицы. Вы сведете знакомство с коричневыми попугаями. По ночам вас будет развлекать птица-призрак, которая стонет и охает, как смертельно раненый. Вас оглушат шумящие водопады, проваливающиеся в живописные дыры, носящие веселенькие названия: «Грот убийцы», «Пещера испуга», «Ущелье полночных призраков». Вы увидите чудесное дерево «пухаритайко» с плотными, почти кожаными листьями, наполненными белой массой, на которой можно писать, как на мраморе. Но имейте в виду – вам придется отказаться от ваших шанхайских привычек. В раю, куда вы собираетесь, живут только труженики…

Веспа вытянул левую руку и медленно согнул ее. Под рукавом пиджака выросли высокие бугры мускулов.

– Не беспокойтесь! Это здесь колониальный этикет не позволяет мне шевельнуть рукой. Но я не калека. Я умею стрелять, ловить рыбу, рубить деревья, седлать лошадь.

– Тогда – в путь! – щелкнул пальцами Спарк. – Крепкие мускулы – достаточный капитал для Новой Зеландии.

– Ничего нового, – придвигая стеклянную банку с табаком, сказал брюнет с усиками, похожими на зубную щетку.

Стол истекал безукоризненной полировкой, и стеклянная банка плавала в нем, как в вечернем озере.

Темно-красная трубка с длинным черным мундштуком целилась в Ворда дулом дуэльного пистолета.

Ворд сделал нетерпеливое движение. Кресло под ним скрипнуло.

– Ваши молодцы, Кенли, попросту говоря, спят… Они слишком разжирели.

– Вы не должны говорить так, Лип. Не забывайте, что вы в служебном кабинете начальника секретной полиции Его Величества, и ваши слова могут набросить тень на деятельность правительственного органа.

– Бросьте вы соблюдать церемонии, – досадливо поморщился Ворд. – Надо тушить пожар, а вы кокетничаете перед зеркалом. Вы должны сознаться: ваши детективы гораздо лучше чувствуют запах опиума, чем коммунизма.

Брюнет с обкусанными усиками спокойно поднес к трубке зажженную спичку и с аппетитом набил рот дымом.

– Неудивительно. Опиум более сильно пахнет.

– Опиум пахнет долларами, – сказал Ворд, – тогда как охота за коммунистами – ничем, кроме беспокойства, не пахнет.

Кенли бережно послал к потолку молочно-голубой фонтан дыма.

– Охота за коммунистами не старее джаз-банда, а поимка контрабанды обладает преклонным возрастом. Вообще, – вздохнул Кенли, – со времени проклятой войны жизнь стала похожа на сорвавшегося с цепи пса. Всюду сплошные судороги. Жизнь сошла с рельс. Мы – участники катастрофы…