Александр Беленсон - Джиадэ. Роман ни о чем

В эти несколько часов море было безбрежным, равнодушным фактом, и неправдоподобными рядом с ним казались вдруг выраставшие частые микроскопические станции, где станций никаких не было, но где пассажиры деловито выбегали попить холодного черноморского кваса. И Неверов, жадно, не отрываясь глядевший в море, не воспринимал его. То, что расстилалось перед ним, было так называемой водной стихией, непроницаемой для его сознания и им бессознательно отвергавшейся. Все это относилось пока еще к пути, хотя ускоренный поезд давно кончился, а этот был обыкновенный, местного назначения. Но как в Туапсе, казалось ему, не было вовсе строительства, о котором столько шло разговоров, а были звон, лязг, шум и хаотическая неразбериха, так в Сочи словно и не было моря, а было ежедневное обязательное купанье в нем с лечебной целью и многое в разговорах по поводу моря: новороссийский пароход из-за прибоя, минуя Сочи, отправляется дальше; прибой слабее, но все же купаться рискованно; хорошо бы проехаться вдвоем на парусной лодке.

Один лишь раз Неверов почувствовал море, как нечто близкое и нужное, о чем стоит помечтать, как о далеком. Это было тогда, когда под вечер он, сидя на берегу, смотрел на купающихся в море волов. Рядом маяк и рыбачья хижина, – это на берегу моря, о который в часы прибоя грозно разбивается пресловутый девятый вал. Туземец лениво загонял хворостиной в море задыхавшихся и упиравшихся волов, казалось, готовых упасть от изнеможения и бессмысленно-ритмичных прикосновений хорошо знакомой хворостины погонщика. Вскоре волы выходили из прохладной воды, потряхивая жесткими хвостами, видимо, вполне удовлетворенные. Им предстоял тяжелый неблагодарный труд, скрипучий, как огромные колеса нелепой арбы, груженой прибрежным щебнем. Волы нуждались в море, как в сказочно-благодетельной передышке. Отдуваясь, они уверенно выходили на берег, вблизи которого затем пощипывали скудную травку.

Неверов был не один: рядом с ним на скамейке между маяком и хижиной, возле которой помещались традиционные сети и кувыркались черномазые ребятишки, сидела грациозная женщина. И море было спокойно, а женщина жалостливо рассказывала постороннему о своей неудавшейся семейной жизни и о том, как тянет ее из постылого Ростова в Москву, где «центр жизни, Дом союзов, очень весело, где столько кино-студий и вообще возможностей». Но уже в этот раз Неверов полушутливо предостерегал ее от московских кино-студий и окрестностей.

Тогда же под ласковый вечерний шум моря они полушепотом-полусерьезно порешили на том, что конечно, всего лучше ей в Москве служить в каком-нибудь солидном госучреждении, а всего хуже оставаться в Ростове с мужем, упрямым неотесанным штурманом торгового плавания, оттого что он всеми способами мучает свою совсем молоденькую жену и не сумел дать ей ребенка, хотя бы самого крошечного.

Поезд, шедший из Москвы, чтобы ускорить встречу Неверова с морем, вез в своем длинном составе много дорожных наблюдений и впечатлений, обрывков мыслей, встреч и запахов, а главное – вкусовых оценок. Удивительно, что лучший за трое суток буфет оказался в Армавире, затерявшемся между Ростовом и Туапсе. И кстати, как раз на этой станции, где моря нет, впервые возникло ясное ощущение тепла и терпкой морской ласковости. Станция в вечернем скрещении двух ускоренных – «туда» и «оттуда» – создавала впечатление необычайной тишины, исключающей суетливость и искусственную путевую тревогу. Удивителен этот волнующий запах морского успокоения от забот и от беззаботности. Здесь-то, споря с атмосферической картой, начиналось для Неверова море.

Но здесь еще не кончались непрерывные заботы пассажиров о нерушимой сохранности везомого скарба, на который посягали вездесущие злоумышленники. Утомленные пассажиры спали, подложив под головы неуклюжие картонки, кули, сундучки. Никто не удивился, когда проводник жесткого вагона поделился такой новостью: у пассажира, переходившего из вагона в вагон, срезали на левой ноге подметку в тот момент, когда он ступал своей правой.

– Одно слово, аллопаты, научные академики! – добавил для правдоподобия проводник. Но сарказм неуместен, он бьет по нервам и бьет мимо цели, когда человек, везущий единственное полусезонное пальто, то вешает его на предательский крючок, то без надобности напяливает его на себя, в поисках безусловной гарантии уходя в него с головой, как в неумолимо-призрачную шинель, раздуваемую ветром, ночным видением и подстерегающим стуком загнанного вконец и в тупик паровоза.

Любители приключений не о таких все же приключениях мечтают, отправляясь на юг к морю, к тому, что неблагоразумно именуется отдыхом. От дороги туда в памяти Неверова удержались каламбур проводника и неожиданное армавирское море. А в пути оттуда Неверову брюзгливыми обрывками припоминались недавние сочинские приключения.

Нашумевшая в доме отдыха история с прехорошенькой пятнадцатилетней, но вполне оформившейся молочницей, которой Неверов, прослывший ловеласом, объяснился в любви в первый день знакомства, вернее в то раннее осеннее утро, когда он впервые заметил ее, быстро шедшую с бидонами молока в сопровождении великолепного, звучно лаявшего Дюка.

Что же, он не раз радостно провожал ее до дому, взбираясь следом за ней на крутую щетинистую гору, где девочка жила в полупастушьей хижине с родными и толковым осликом Джерри и где были также другие идиллические домашние животные разных имен и рангов. Он даже сразу ошеломил не столько бойкую, отличавшуюся развитым не по летам воображением девочку, сколько самолюбивых и недоверчивых стариков предложением «руки и сердца» Но после того, как они заставили его чуть ли не битый час клясться, что он никак не шутит и что предложение его не издевательство, ему было торжественно же сообщено, что он опоздал, что девочка просватана, что всего лишь месяц назад ее обручили с местным жителем, шофером Автопромторга.

Встречи, однако, продолжались, продолжались и проводы, явно отдававшие «преследованием». С каждым разом больше нравилась Неверову чужая невеста, и нравилось с каждым разом все больше нравиться ей. Но он и не собирался похищать девочку, и поэтому не было приключением непредвиденное объяснение с честным малым, хоть и не грозным чеченцем, а выходцем из Польши, каким оказался жених, намекнувший в весьма вежливой форме, что бывают-де нередко на нашем Кавказе случаи, когда зря погибает человек от шальной пули. – Ищи потом убийцу в горах. Что делать, некультурность, дикие еще нравы! Неверова позабавило, что уж очень старался жених выведать, что и как говорила о чувствах к нему его будущая жена. Болтая с Неверовым, лукавая девочка неизменно твердила, что любить она может только своего жениха оттого, что лишь в его любви к ней она твердо уверена, и при этом улыбалась так, что у них обоих захватывало дыхание… В таком духе Неверов и представил объяснение, воздав должное жениху и кстати удовлетворив свою потребность в очень тонкой иронии.