Михаил Кузмин - Антракт в овраге. Девственный Виктор

Маргарита Дмитриевна, похудевшая и осунувшаяся за это время, поливала цветы на балконе, куда выходили три окна и стеклянная дверь из полутемной гостиной.

У одного из окон в кресле сидела Лидия. Она сидела молча, но не казалась печальной и совсем не производила странного и таинственного впечатления, как прежде. Можно было даже подумать, что она просто дремлет. Может быть, она ждала, что Маргарита заметит ее, спросит, что с нею, выкажет участие и тревогу, но девушка на балконе так была занята своим делом, что ничего не видела. Осторожно, выгнув спину, по комнате прошел рыжий кот. Лидия громко шаркнула подошвой, кошка испугалась, но не убежала, а осталась спокойно сидеть, будто звук относился совсем не к ней.

«Вроде меня!» – подумалось девушке, и она тихонько позвала:

– Марго!

– Ты меня звала, Лидия? – спросила с тревогою Маргарита Дмитриевна, входя в комнату. – Тебе чего-нибудь нужно? Может быть, ты чувствуешь себя нехорошо?

– Сядь здесь, Марго, мне нужно поговорить с тобою, посоветоваться! – сказала Лидия Васильевна, не отвечая на вопросы.

– Я немного занята, но это, конечно, пустяки. В чем дело?

Маргарита села около Лидии, но держалась прямо, будто каждую минуту готова была покинуть свое место. Вероятно, Лидия Васильевна заметила это, потому что спросила:

– Ты торопишься куда-нибудь?

– Нет, я вся к твоим услугам, – ответила та несколько ласковее. Она подумала, что, действительно, последнее время как-то совсем не обращают внимания на Лидию, и что та, имея многие смешные и, быть может, несносные, даже оскорбительные, манеры и привычки держать себя, может искренно страдать и оплакивать гибель того, кого хотя бы и ложно, в своем воображении, считала своим женихом. Она тихо взяла Лидию за руку и повторила: – «Я вся к твоим услугам, Лидия. Я по-прежнему люблю тебя. Может быть, тебе кажется, что я и мама как-то изменились к тебе, но ты должна верить, что это не так, и что только потому, что мы сами очень расстроены, мы менее ласковы к тебе. Смерть Кости не изменила нашей любви, не уменьшила ее, может быть, даже наоборот. Ну, скажи, милая Лидия, что тебя тревожит, что беспокоит, печалит. Ты отлично придумала кликнуть меня».

Маргарита Дмитриевна нежно обняла подругу и гладила ее по плечам. Та послушно склонилась к ней и, спрятав заплаканное лицо на груди Марго, довольно спокойно прошептала:

– Леонид Евгеньевич любит меня!

– Что такое? Какой Леонид Евгеньевич? Ботов?

– Да.

– Откуда же ты знаешь, что он любит тебя?

– Он мне сказал это сам… еще давно… помнишь, когда мы наверху играли в карты и говорили о мастях, что я – пиковая дама…

– Помню … Он тогда тебе и объяснился?

– Да.

– И что же ты?

– Я ответила, что чувствовала, что должна была ответить: что я люблю Константина Дмитриевича и не хочу слушать других разговоров о любви… Постой, Марго, не уходи, не бросай меня, – воскликнула она, почувствовав, что Маргарита Дмитриевна тихонько сняла свою руку с ее плеч, – не бросай меня, не презирай!

– За что мне тебя презирать? Вот чудачка! Я сняла руку, потому что она затекла, неудобно лежала, – вот и все. – Помолчав, она снова начала: – Так о чем же ты хотела говорить со мною? Ты ответила Ботову как следует, он принял это тоже как следует: не оборвав резко, продолжал бывать, так же любезен, но объяснения своего не повторяет. Я его хвалю, хотя, по правде сказать, и не очень долюбливаю. И тебя хвалю. Все в порядке, по-моему.

Лидия глубоко вздохнула.

– Ну что же? – спросила Маргарита Дмитриевна и, понизив голос, заговорила серьезно: – Может быть, ты, Лида, только отвечала, как следует, а чувствуешь не совсем так? Все может случиться. Ты могла полюбить Ботова. Прости, если тебе неприятно то, что я говорю. Ведь мы не вольны в своем сердце. Может быть, ты и мучишься оттого, что в душе изменила Косте. Я не знаю. Не скрою, что для меня это было бы не только удивительно, но и горестно, тем более, что мы не знаем еще наверное, убит ли он…

Лидия вдруг заговорила очень громко с некоторой экзальтацией:

– Нет, он убит! Я это чувствую, сердце не обманывает. Он – герой! Я в этом уверена. И если хоть секунду моя любовь к его памяти поколеблется, он простит меня за минутную слабость, за то, что хоть минуту я не была его достойна! Он все видит, он видит, как я оплакиваю свою слабость, и как от этого окрепло мое чувство.

Лидия подняла глаза к потолку и умолкла. Маргарита Дмитриевна слушала с таким видом, будто ей было неловко за свою собеседницу. Слегка усмехнувшись, она промолвила:

– Костя, услышь он твои слова, подумал бы невесть что, какое ты преступление совершила. Ведь он вовсе не был приучен к преувеличенным выражениям. И потом я не совсем понимаю, о чем ты волнуешься. По-моему, все в порядке!

– Все в порядке! – глубоко и прочувствованно повторила Лидия и продолжала мрачно: – Константин пал геройски. Я буду ему верна и достойна его.

– Вот и прекрасно.

Вошедшая горничная подала Маргарите Дмитриевне серый конверт.

– Городское, – заметила девушка, взглянув на марку. – Ты позволишь? – отнеслась она к подруге, уже надрывая тонкую блестящую бумагу.

Лидия печально кивнула головой, словно неодобрительно удивляясь, что еще могут посылать какие-то письма и читать их.

Вдруг Маргарита Дмитриевна вскочила, поцеловала письмо, не прерывая чтения, схватилась за голову, провела рукою по щеке. Было видно, как глаза ее бежали по строчкам, мелькнула с коротким шумом страница, смех и слезы, не то стон, не то радостный крик… Стоя на месте и махая листком, Маргарита кричала:

– Он жив, он жив!.

Лидия медленно подняла на нее свои глаза:

– Кто жив? Подойди ко мне! Ты меня пугаешь… Марго, подойди ко мне.

– Я не могу! У меня … у меня ноги окаменели!. Что это? Боже! Что это! Слава Богу, слава Богу! Помилуй мя, Боже! Богородице, Дево, радуйся!

Лидия Васильевна испугалась не на шутку.

С трудом подведя все бормочущую девушку к креслу, она хотела взять из ее рук странное письмо, но та крепко держала листок, трясла головой и повторяла, затихая:

– Он жив, он жив, он жив!.

Наконец простые слезы хлынули из ее глаз, и она внятно произнесла:

– Костя не убит, он в плену и жив!.

Лидия всплеснула руками и возмущенно поднялась. Между тем слова Маргариты неслись весенним ветром:

– Какая радость, какое счастье, милая Лида: он жив! Все остальное поправимо, переносимо! Как будет рада мама, все, его все любят, его нельзя не любить! Увидеть его! Пусть поздно, не все ли равно, раз он жив! Его товарищ, милый, наверное, человек и любит Костю. Как его зовут! Вот тут сейчас… Перстнев, Николай Владимирович, он инвалид, вернулся из плена, где был и Костя! Услышать его голос! Господи! Ты понимаешь, Лида, какое это счастье! Мое сердце не обмануло меня! Оно оказалось право! Ах, Лида, милая Лида, бежим сейчас же к этому, – как его? – Перстневу. Вот адрес, вот адрес лазарета. Он потерял правую ногу, бедняга. Не Костя, а его товарищ!.