Михаил Кузмин - Антракт в овраге. Девственный Виктор

Одно только явление представлялось ему приближающимся к курортной норме и достойным его равнодушного внимания, это – одна из жительниц того же местечка. Рослая и стройная, всегда одетая скромно, но по моде, не особенно общительная, по-видимому, – она показалась Павлу Николаевичу в высшей степени комильфотной и международной. Может быть, ей не хватало хотя бы легкого налета авантюризма, но это было безопаснее, хотя и менее пикантно. Ни от кого не было тайным и ее имя, – Варвара Павловна Алова. Любопытные могли даже без труда узнать, что она – вдова инженера, приехала из Петрограда, и что ей – двадцать восемь лет.

Хотя вдова инженера не была общительна, но Павел Николаевич познакомился с нею. Вышло это очень просто и немного банально, но Павел Николаевич даже в этом хотел видеть известную светскость, именно, что знакомство произошло не экстравагантно, что он не спасал Варвары Павловны от ужасов, не удерживал от падения в пропасть, не защитил от ночного нахала, а просто поднял какую-то оброненную вещь, дама его поблагодарила, и потом при встречах они обменивались поклонами.

Хотя Варвара Павловна не вступала в более близкие беседы, но Павел Николаевич почти незаметно для себя стал подтягиваться, раньше вставать, тщательнее одеваться, бриться каждый день, чего прежде, несмотря на свои мечты о Европе, не делал.

Неаккуратность почты послужила к более тесному знакомству. Павел Николаевич даже не помнил, кто из них пожаловался, что письма очень запаздывают. Варвара Павловна, слегка улыбнувшись, заметила:

– Знаете, иногда это бывает очень кстати!. – и задумалась. Павел Николаевич был так проникнут великосветскостью, что не только не спросил, когда опоздание письма бывает кстати, но даже не сделал «ожидающего» лица. Сама Варвара Павловна подумала минуту и вдруг, может быть, без достаточной светскости, но с совершенной простотой, не вставая со скамейки, где они сидели, рассказала собеседнику свою историю.

Если бы Павел Николаевич был влюблен и помоложе, он, конечно, обиделся бы на такое признание, так как откровенность, впоследствии, может быть, и соединимая с любовью, на первых порах говорит всегда о дружбе, доверии, расположенности, вообще о чувствах, которыми принято кончать, а уж никак не начинать романа. Но Павел Николаевич ценил свою даму скорее с декоративной точки зрения и со стороны престижа (хотя в глубине сердца, может быть, и начинать уже трепетать), так что нисколько не огорчился, не обиделся, а наоборот, не без удовольствия выслушал рассказ Аловой, тем более, что конец его (рассказа) показался Павлу Николаевичу очень характеристичным и приятным в смысле бонтонности.

Вдова инженера рассказала ему совершенно просто, без фасончиков, полностью упоминая имена, отчества и фамилии действующих лиц, нелестную для ее самолюбия историю. Незадолго до смерти мужа, она изменила ему с человеком моложе ее самой, пустым и нечестным. Звали его Виктором Феодоровичем Кривцовым. Она сама точно не знает, почему именно с ним она нарушила супружескую верность. Кривцов даже не особенно добивался ее любви, ухаживал, как и многие другие, и несколько удивился, казалось, когда выбор Варвары Павловны остановился на нем. Покуда был жив инженер Алов, все шло ничего себе, не без занятности даже, но когда Варвара Павловна овдовела, Кривцов стал совершенно неузнаваем. Он всегда был пустым человеком, теперь же показал себя совершенно дрянью: мало того, что он всячески эксплуатировал Алову даже в денежном отношении, он стал ею манкировать, обращаться, как попало, и в конце концов изменять без зазрения совести. Все это поведение сопровождалось бурными сценами, скандалами и самыми повышенными требованиями. Хотя любовь Варвары Павловны к Кривцову была вне сомнений, по-видимому, однако, Аловой все это надоело, и она покинула Петроград и своего неудобного возлюбленного. Тот уговаривал, молил, грозил, – Варвара Павловна была глуха к его доводам. Она сразу как-то увидала, почувствовала всю унизительность, почти комичность своего положения, которое прежде только понимала соображением. Теперь она отдыхает, не строя никаких определенных планов на будущее и очень довольная неаккуратностью русской почты, которая ей не доставляет писем от Кривцова.

Варвара Павловна кончила свой рассказ и, улыбнувшись, заметила:

– Мы с вами, будто дорожные спутники: от станции до станции рассказываем друг другу всю свою жизнь, чтобы на утро позабыть случайного встречного. Ну что же? Это, конечно, довольно банально, но иногда и банальность бывает не без приятности.

Конечно, она поняла, что нужно придать своему признанию более легкий и необязывающий характер, и захотела сделать это с приличной грацией. Так, по крайней мере, понял ее послесловие Павел Николаевич и вполне оценил его, хотя несколько и пожалел, зачем Алова испугалась и снова напустила на себя официальность. (Правда, грациозную, но все же официальность). Он пожал ей руку и пробормотал:

– Зачем?. благодарю вас!.

Варвара Павловна искоса поглядела на него и пошла по дорожке, стройная и необыкновенно хладнокровная, так что Павлу Николаевичу нужно было напрягать всю свою фантазию, чтобы представить себе эту холодную и прекрасную даму в тех положениях, в которых она только что ему признавалась.

Проснувшись на следующее утро, Павел Николаевич вдруг почувствовал неожиданную ревность и сознанье каких-то прав на свою знакомую. Вероятно, ее откровенность, показавшая ее не такой уже до бесчувственности бонтонной, была этому причиной. Как бы там ни было, но он нахмурил брови, надвинул мрачно шляпу, ускорил шаги при виде вдовы и хотел было сам, не лучше «презренного» Кривцова, начинать объяснение, как Варвара Павловна, словно не заметив его состояния (нет, конечно, заметив, но не удостоив внимания, пренебрегши), протянула спокойно ему руку и сказала:

– Я накликала беду на свою голову. Только что я хвалила тактичность нашей почты, как сегодня получаю письмо. Кривцов едет сюда.

Павел Николаевич приподнял шляпу и сгреб песок ногами в ироническом поклоне.

Алова удивленно на него посмотрела, подумала, словно соображая, что это значит, наконец, заметила:

– Удивляетесь моей откровенности? Но знаете: «раз бутылка открыта – нужно пить». Может быть, мне не следовало тогда говорить вам, но раз доверие сделано, зачем мне брать его обратно без особенных причин?. Разве вы тяготитесь быть моим конфидентом? Ведь это ни к чему вас не обязывает, я даже не спрашиваю вашего совета! Я просто рада, что есть с кем поговорить не о погоде, а о предметах, действительно, меня интересующих.

Варвара Павловна говорила более пространно, чем обыкновенно, но, казалось, не оттого, что пришла болтливая минута, а словно она боялась тех слов, которые, угадывала она, готовы были слететь с изменившихся, насмешливо сжатых губ Павла Николаевича.