Михаил Кузмин - Несобранная проза

– Хозяйка дома, пройдите.

– Лучше позовите ее сюда, если можно. Мальчик посоветовался с мастером, который, дав ему подзатыльник, прошел в соседнюю комнату. Мальчишка, недружелюбно поглядывая на гостью, засопел над станком. Наконец, молча сунул Лизе некрашеную табуретку и снова принялся за работу. Часы с розанами махали маятником против окон.

Лиза смотрела на двери, будто решалась ее судьба. Двери открылись, но это был вернувшийся мастер.

– Сейчас, – сказал он Лизе и снова дал мальчику подзатыльник.

Лизе становилось все тоскливее. Но вот двери снова открылись, и вошла совсем еще молодая женщина с ребенком на руках. Она посмотрела на посетительницу, прищуривая свои, очевидно, близорукие глаза.

– Спрашивали меня?

Голос у нее был обыкновенный, не высокий и не низкий, немного пришепетывала. Как прежде Лиза смотрела на дверь, так теперь не спускала глаз с лица этой женщины.

– Пелагея Ивановна?

– Да, это я. Мне сказывал Мирон, что вы меня спрашиваете.

– Да, я вас спрашивала. Я просила вас вызвать сюда. Мне хотелось посмотреть, какая вы, раньше чем я начну с вами говорить. Я к вам по делу, по делу вашего покойного мужа, князя Никиты Яковлевича.

Пелагея Ивановна забеспокоилась и покраснела.

– Что ж, вы будете от их сестер?

– Нет, я сама от себя.

– Тогда пройдемте в горницу, там удобнее говорить. Вы извините, у нас тесно. Но хорошо еще, что дети из школы не приходили.

– А у вас много детей?

– Это вот пятый.

Это они говорили, уже проходя в следующую комнату. Второе помещение было меньше первого, но так же светло. Пелагея Ивановна села около ножной машинки, где в желтую тряпочную птицу были натыканы блестящие иголки.

– Вы не угадываете, кто я? – спросила Лиза, сама волнуясь.

– Нет, – ответила хозяйка, глядя во все глаза. – Где же мне угадать? Я думаю, что если бы пришлось встретить сестер князя, то не узнала бы их. Да и то сказать, почти двадцать лет прошло с тех пор.

– С тех пор прошло 18 лет, я это очень хорошо знаю, потому что мне тоже 18, а я ваша дочь – Лиза.

– Как вы изволите говорить?

– Я ваша дочь Лиза, Лизавета Никитична, а послал меня к вам Алексей Прохорыч.

– Боже мой, глазам своим не верю! Вот когда привелось свидеться! Не могу поверить, что моя дочка – такая красавица! – и Пелагея Ивановна, не выпуская из рук ребенка, другой рукой привлекла к себе девушку, которая крепко к ней прижалась.

Так они посидели, обе плача, а младенец, удивившись, вероятно, молчанию, стал тихонько гулить, пуская пузыри и стараясь схватить маленькими руками Лизины волосы.

– Осторожно, барышня, не оцарапайтесь, у меня в лифе булавки натыканы.

– Какая я вам барышня, милая мама! Я – ваша дочка Лиза, которая вас отыскала. Ведь я до сих пор не знала, чти вы живы.

– Ну, простите, Лизанька, что я вас так назвала, но все-таки вы – барышня, как же иначе? Воспитанная, красавица, богатая, счастливая, вот какая у тебя сестрица, – сказала она ребенку, который уже наслюнявил весь нагрудник.

– Это все так, да не совсем. Конечно, воспитание мне дали, красавица я или нет, это не мне судить, а что до того, что я богатая да счастливая, так это совсем неправда. Конечно, оно так вышло, что я к вам прихожу в такую минуту, когда мне очень тяжело, но это просто оттого, что я до сей поры не знала, что вы живы.

– А знала бы, так раньше прибежала из заграницы?

– Раньше бы прибежала.

– Ну, а какое же у тебя, барышня, горе, что тебе, кроме матери, никто помочь не может? Полюбила кого-нибудь, и тот тебя обманул, или просто так сшалила?

– Нет, у меня горе совсем в другом роде. Пелагея Ивановна притащила с плиты кофейник, дала в руки младенцу ложку, которую тот сейчас же стал пихать себе в рот, и приготовилась слушать Лизины злоключения. Лиза ей все рассказала, причем рассказ несколько раз прерывала, потому что то мастер вызывал хозяйку к заказчикам, то малютка слишком громко аккомпанировал печальной повести, ударяя ложкой о медную полоскательницу. Разумеется, и мать, и дочь обильно плакали, как бы уравнивая этою чувствительною особенностью разницу в их общественном положении. В конце концов, Пелагея Ивановна сказала, что она поговорит с мужем и что все устроится так, как она хочет.

– Это все вздор, что дьякон в церкви читает и что мужья жен колотят, а которая женщина умная да ловкая, всегда сумеет на своем поставить. Это и в пословице говорится, что ночная кукушка всегда дневную перекукует.

Вскоре пришли их старшие дети из школы. В двух маленьких комнатках сразу сделалось тесно и шумно. Незнакомой гостьи сначала дичились, но потом перестали и шумели так, будто никого не было.

– Все вот думаю, Лизанька, куда тебя поместить. Спать, пожалуй, придется за перегородкой, вместе со старшей, Клавдией, ну а днем со мной можешь сидеть, где придется, – и Пелагея Ивановна стала мечтать, как Лиза будет ей помогать по хозяйству, будет с ней вместе шить, разговаривать, рассказывать о разных городах, чуть ли даже не учить ее.

– Но ведь, мама, я ни стряпать, ни шить не умею.

– Научишься, дело не Мудреное.

Однако пришедший Петр Антонович разрушил их мечтания. Жена ему сейчас же рассказала, в чем дело. Для этого они заперлись в кухне, оставив Лизу с детьми, которые ежеминутно порывались проникнуть в замкнутое помещение. Лиза неумело их останавливала, опять смотря на дверь, будто за нею решалась ее судьба. Давно уж ушли и мастер и подмастерье, а Пелагея Ивановна все еще совещалась с мужем, дети понемногу угомонились и слегка хныкали в углах. Наконец, Петр Антонович вышел.

– Мне Пелагея все рассказала, все обстоятельства, и, конечно, там вам и нужно было сделать. Стыдно было даже хоть минуту думать, что у родной матери вы не найдете приюта! Я хоть вам и не отец, но тоже могу понимать и что-нибудь устроить. Может быть, вам будет с непривычки у нас не очень приглядно, но раз вы девушка рассудительная, вы сможете как-нибудь примениться. Одно могу сказать, что никакой разницы между нами, нашими детьми и вами не будет.

– Вы благородный, хороший человек, – сказала Лиза, протягивая ему руку.

– Этого я не знаю, но что действительно могу понять, что вы нам не чужая и деться вам больше некуда. Я сейчас съезжу за вашими вещами, и завтра мы подумаем, что делать. Мой совет вам – не огорчаться и скорее лечь спать, потому что ведь мы будем подымать вас с петухами. Первое, что это вам непривычно, а потом, вам нужно теперь больше сил копить, однако, надеюсь, что все обойдется, как следует. А на Пелагею много не смотрите, что она будет над вами причитать.

– Зачем же мне теперь плакать? Господь мне новую дочку дал, да еще сразу какую большую! А у перегородки я повешу занавеску, и никто вас тревожить не будет…