Михаил Кузмин - Несобранная проза

– Вот, дорогие Ниночка и Сандра, имею честь вам представить – моя супруга Пелагея Ивановна, можете звать ее Полиной.

Сестры сначала было не поверили, но вслед за князем на крыльцо всходил приглашенный им же священник, который подтвердил княжеские слова. Против совершившегося факта сестры Никиты Яковлевича не спорили, прошептали что-то про новый крест и зажили по-прежнему, очистив для молодой княгини одну из девичьих.

С молодой родственницей обращались ни хорошо, ни плохо, скорей всего никак не обращались и, в сущности, были почти рады, потому что братец больше дома сидел. Но князь скоро опять уехал в Петербург хлопотать о каком-то патенте и уж домой не возвращался. Раскипятился в каком-то правительственном учреждении и тут же упал замертво. А когда его доставили в гостиницу, так ему никаких патентов, кроме отпуска, в руки не надо было. Молодую княгиню одели в траур и держали в барском доме, пока не выйдут месяцы, и даже потом, когда уж она родила девочку Лизу, ее оставили выкормить ребенка, а затем, дав сто рублей, превратили в первобытное состояние и отпустили на все четыре стороны. А девочку оставили у себя, воспитывая в таких понятиях, что, мол, папа князь Никита Яковлевич и мама Поля умерли, когда Лиза была еще в младенческих годах.

– Это ужасно! Ужасно! – прошептала Лиза, смотря на нетронутый завтрак. – Но отчего вы знаете, что мать моя жива и здесь?

– Потому что я еще тогда их знал и потом от времени до времени захожу и мужа ее хорошо знаю.

– Разве она еще раз вышла замуж?

– А как же! Очень даже скоро после всей этой истории. Я думаю, старшей дочке теперь уже шестнадцатый год идет!

– Кто же ее муж?

– Петр-то Антонович? Столяр… Всегда был столяром. Теперь у них свое обзаведение.

– Но почему вы думаете, что мне всего удобнее будет отправиться к ним? Они, я думаю, позабыли о моем существовании.

– Это возможно, но, как я вижу, что вы барышня простая, и их я знаю за людей простых и сердечных, то я думаю, что это очень просто и обойдется. Без всяких куражей.

– Да вот вы в этом смысле и говорили, что тетушки мои все помнят мое происхождение? –

– Да, Елизавета Никитична. Происхождение у вас самое досадное и даже, сказал бы я, соблазнительное.

– Оттого и вы ко мне расположены?

– Может быть, этого наверное сказать не могу. Но все-таки не забуду, не могу забыть, что вы – наша смоленская и Пелагеина дочка.

– Это все очень странно и неожиданно, что я узнаю. Никак не могу сообразить, как мне поступать.

– Ну, подумайте, подумайте, а мой совет – много думать не следует. Вы меня простите, у вас от тетушек-то есть деньги?

– Нет. У меня от дороги осталось десять рублей.

– Ну, вот видите. На десять рублей трех дней не проживете, а там я, конечно, не говорю, что будут от радости на стену лезть, но вас не прогонят, и место вам найдется. А то ведь это что же? Я чуть не заплакал, как вы от тетушки вышли. Их, конечно, винить нельзя, но уж очень обидно. Ведь вы думаете, почему они вас удалили?

– Тетя мне объяснила.

– Ну что там объяснила! У самой дочки-то уроды, а замуж их нужно выдать. Вот и побоялась, как бы Пелагеина у них женихов не перебила. А я смотрю да радуюсь – вот как наши смоленские, на всех языках могут.

– Я тут на одного человека надеялась. Наверное, придется это оставить.

– На какого человека-то? На дяденьку, что ль, какого?

– Нет, на одного знакомого молодого человека. Он студент.

– Лизанька, ангел мой! Да что с тобой! Нашла на кого надеяться. На чужого молодого человека, да еще на студента. Нет, это надо бросить!

– Он человек богатый и говорил, что любит меня.

– Все может быть! А кто ж тебя не полюбит. Особенно, что он считал, что ты богатая невеста – деньги к деньгам, а как увидел, что пошло шатание, так и за кусты, – первое дело.

– Да я и сама так решила. Так просто вспомнила.

– А теперь, Лизанька, я пойду. Барыня еще хватится. Ты тут останься, отдохни с дороги, а завтра утром и отправляйся к Петру Антонычу, я тебе адрес оставлю. Или, может быть, хочешь, чтобы я раньше предупредил?

– Нет, я лучше просто приду, не предупреждая.

– И по-моему так лучше.

Лиза встала, чтоб проводить старика, но тотчас снова опустилась на диван.

– Господи! Что это? – прошептала она, озираясь.

– Да вы, княжна, не трудитесь провожать меня. Сам найду дорогу.

– Да я… да я… совсем встать не могу.

– Это пройдет. Это от испуга в ноги бросило.

– От какого же испуга?

– Ну, как же! Летела сюда, как пташка веселая, и вдруг такой прием, да я еще, старый дурак, разболтался.

– Нет, это ничего. Действительно, это от волнения. Я лягу.

И Лиза, опираясь на плечо старика, волоча ноги, прошла три шага до кровати.

– Теперь идите, Алексей Прохорыч, я не забуду вашей услуги.

– Да как же не услужить! Не чужие! Наши смоленские.

Как только Алексей Прохорыч вышел, Лиза с трудом разделась и потушила свет, но не могла уснуть, думая, что она видит связный и неприятный сон, полный жалких приключений, и даже шаги по коридору, звонки, к ночи все более частые, и запах серого мыла от толстых наволочек, не могли ее уверить, что это не сон, что она – княжна Лиза, приехавшая только сегодня и которая завтра должна увидеть свою мать, за которую она с детства привыкла молиться как за умершую маму Полю.

Проснувшись, Лиза еще более могла счесть вчерашний день за сновидение, но нет – тусклый свет проходил сквозь пожелтевшие и подмоченные снизу шторы, убогая обстановка еще более была заметна, а на столике у кровати лежала бумажка, на которой каракулями был изображен адрес ее матери. Матери? Ну что же, она будет продолжать свое печальное сновидение, будет читать тоскливую повесть собственной жизни! Лиза несколько раз перечла строчки, оставленные вчера камердинером, но вставать ей не хотелось. Гостиница ей тоже сегодня показалась подозрительной и грязной. Не может быть, чтобы все гостиницы были на нее похожи, это какая-то специальная. Пробыть чуть дольше, и сама станешь какой-то захватанной.

Пелагея Ивановна жила у Покрова. Лиза не знала точно, где это, и снова, как и вчера, удивилась, что ее везут куда-то на край света.

Дверь была не заперта, и прямо с лестницы попадали в мастерскую. Она была довольно чистой и даже веселой, несмотря на сумрачный день. Три окна, стружки, поставленные доски, станки, готовые неполированные столы и стулья придавали негородской вид большой комнате, но Лиза показалось странно и тесно. Особенно ее поразило, что потолок был так низко.

Мальчик спросил, что ей угодно, принимая ее, очевидно, за заказчицу.

– Мне нужно видеть Петра Антоновича.

– Хозяин ушел, может мастер принять заказ.

– Я не с заказом, я их знакомая. Может быть, Пелагея Ивановна дома?