Владимир Богораз - Чукотскіе разсказы [Старая орфография]

Съ другой стороны, торговые чукчи съ Якана, возвращавшіеся на байдарѣ изъ обычной лѣтней поѣздки къ американскимъ Икыргаулямъ [68] Икыргаулинъ — ротастый. Такъ называютъ чукчи американскихъ эскимосовъ за то, что они вставляютъ по угламъ рта по бусинѣ или по кусочку дерева. и прибитые бурей къ берегу, недалеко отъ проклятыхъ скалъ Кичетуна, гдѣ прячутся въ пещерахъ морскіе оборотни [69] Чудовища, похожія на дельфиновъ, которыя будто бы лѣтомъ опрокидываютъ байдары и пожираютъ мореходовъ, а зимою выходятъ на сушу и превращаются въ волковъ. , подстерегая неосторожнаго морехода, видѣли на пескѣ человѣческій слѣдъ. Онъ уходилъ прямо къ пещерамъ, пользующимся такой дурной славой, и они не рѣшились отыскивать того, кому онъ принадлежалъ. Если угодно, одинъ изъ этихъ разсказовъ можно связать съ исчезновеніемъ Нувата.

Еще одинъ членъ семьи Кителькута спасся отъ гибели. Яякъ, догнавъ Каймена и умертвивъ его, не захотѣлъ преслѣдовать его жены; быть можетъ, онъ опасался, что другая, болѣе цѣнная добыча, лежавшая въ пологу Кителькута, можетъ уйти отъ него тѣмъ временемъ. Дѣвочка убѣжала внутрь страны по направленію къ горамъ, темнѣвшимъ на югѣ. Шесть ночей она провела на снѣгу безъ крова и пищи. Но ей удалось перебраться черезъ перевалъ и достигнуть человѣческаго жилища.

Вышеупомянутая легенда разсказываетъ, что огромная черная сука, бывшая прародительницей Кителькутова рода, явилась ей на первомъ же ночлегѣ и съ тѣхъ поръ все время оказывала ей покровительство. Днемъ она шла впереди, указывая ей дорогу, а ночью согрѣвала ее своимъ тѣломъ и кормила молокомъ изъ своихъ сосцовъ. Какъ бы то ни было, дѣвочка благополучно добралась до оленной семьи, поставившей свой зимникъ на рубежѣ лиственничнаго лѣса на верховьяхъ рѣки Выйона, текущей съ вышеупомянутаго хребта на юго-западъ. Коравія узналъ объ ея спасеніи только черезъ годъ. Но онъ не захотѣлъ отнимать родственницу своей жены у пріютившихъ ее людей, тѣмъ болѣе, что тамъ уже нашелся для нея новый женихъ.

На стрѣлкѣ Каменнаго Мыса до сихъ поръ нѣтъ жителей. Двѣ семьи тюленьихъ охотниковъ, пришедшія черезъ два года искать промысла въ этихъ водахъ, обильныхъ добычей, поставили свои шатры верстъ на пятнадцать къ востоку у другой оконечности скалистой гряды, выходящей къ морю. Шатры убитыхъ людей стоятъ на своей каменной площадкѣ въ прежнемъ мрачномъ безмолвіи; бури сорвали съ деревянной основы большую часть кожаной оболочки. Песцы изглодали все то, что валялось на землѣ. Теперь отъ шести труповъ осталось только нѣсколько разбросанныхъ костей. А надъ ними нѣсколько кожаныхъ клочьевъ, развѣвающихся на конической верхушкѣ переплета жердей, указываютъ человѣку, проѣзжающему мимо, то мѣсто, гдѣ когда-то жили и промышляли двѣ погибшія семьи.

Якутскъ, 1898 г.

Эуннэкай медленно брелъ по склону высокаго «камня», опираясь на длинное ратовище чэруны [70] Чэруна — небольшой желѣзный крюкъ на длинномъ ратовищѣ, употребляемый для выхватыванія мелкой рыбы изъ воды. и съ трудомъ переставляя свои кривыя ступни. Его небольшое и тщедушное тѣло сгибалось подъ тяжестью огромной котомки, навьюченной на спину и поддерживаемой однимъ узкимъ ремнемъ, перетянутымъ черезъ грудь. Товарищи ушли впередъ со стадомъ и сложили свои ноши на его безсильныя плечи. Участь вьючнаго животнаго была его постоянной долей. Все равно, онъ не могъ быть помощникомъ при вѣчной погонѣ за разбѣгающимися оленями, и ему приходилось волей неволей облегчать другихъ пастуховъ отъ излишней тяжести и брать ее на себя. Его лѣвая нога отъ колѣна до лодыжки ныла и болѣла, какъ будто хотѣла переломиться. Спина тоже ныла, уродливая грудь, выгнутая, какъ у птицы, сжималась, словно въ тискахъ. Ремень отъ котомки скатывался на шею и душилъ, какъ петля.

Ноша Эуннэкая имѣла такіе почтенные размѣры, что не всякій вьючный олень могъ бы ее нести. Тутъ было безчисленное множество обуви, которая во время лѣтнихъ скитаній по острымъ камнямъ хребтовъ такъ и горитъ на ногахъ пастуховъ, нѣсколько перемѣнъ мѣховой одежды, три верхнихъ балахона изъ невыдѣланной оленьей кожи, нѣсколько длиннѣйшихъ ратовищъ, подобныхъ тому, которое Эуннэкай держалъ въ рукахъ, большой котелъ, копье, пара большихъ ножей въ полъ аршина длиной.

Несмотря на то, что іюльское солнце палило отвѣсными лучами даже вѣчно холодные камни Становаго хребта, Эуннэкай былъ одѣтъ въ неизмѣнную мѣховую кукашку и такіе же шаровары, а голова его была покрыта рыжей шапкой изъ шкуры двойнаго пыжика. Эуннэкай такъ привыкъ къ этой одеждѣ, что разсматривалъ ее, какъ свою природную шкуру. Отъ зноя онъ не страдалъ. Тенантумгинъ, оленій Богъ, давшій всѣмъ звѣрямъ косматую одежду, одарилъ ее чудесной способностью — лѣтомъ линять и становиться тоньше, чтобы обладатели ея не слишкомъ страдали отъ жара. Эуннэкай былъ созданъ нагимъ и долженъ былъ самъ придумывать для себя защиту отъ измѣнчивости стихій и, конечно, его выдумка не отличалась такимъ совершенствомъ, какъ созданіе великаго родоначальника и творца полярной земли.

Эуннэкай шелъ и раздумывалъ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ оглодалъ послѣднюю косточку, брошенную его братомъ Каулькаемъ, изъ которой онъ пытался извлечь еще какой-нибудь съѣдобный матеріалъ, мясо не касалось его устъ. Впрочемъ, онъ не очень страдалъ отъ голода. Чукчи вообще ѣдятъ разъ въ день, а молодые люди, пасущіе стада, сплошь и рядомъ голодаютъ по два и по три дня, особенно въ лѣтнее время. Эуннэкай привыкъ разсматривать голодъ, какъ нормальное условіе своей жизни. И въ этомъ отношеніи онъ тоже былъ выносливѣе своихъ оленей.

Солнце поднималось выше и выше, а шагъ Эуннэкая становился все медленнѣе. Утромъ, когда онъ впервые тронулся въ путь, онъ шагалъ не такъ тихо и долго не терялъ изъ виду стада, двигавшагося впереди. Олени поминутно останавливались и щипали свѣжіе листочки на вѣтвяхъ мелкихъ кустиковъ, зелень которыхъ они такъ любятъ. Пастухи то и дѣло отбѣгали въ сторону, чтобы собрать во едино разбредающихся животныхъ. Стадо подвигалось впередъ довольно медленно. Но потомъ Эуннэкай отсталъ и потерялъ-таки его изъ вида. Съ тѣхъ поръ прошло много времени, и стадо должно быть успѣло сдѣлать болѣе половины пути по направленію къ бѣлой наледи, дающей желанную защиту отъ комаровъ. А Эуннэкаю предстояло идти еще очень долго. Окружающая мѣстность была знакома ему, какъ его пять пальцевъ. Не даромъ онъ родился и выросъ въ пустынѣ. Онъ узнавалъ каждый уступъ окружавшихъ его вершинъ, каждый изгибъ маленькой горной рѣчки, бѣжавшей по сѣрымъ каменьямъ въ узкой ложбинѣ, и зналъ, что ему придется сдѣлать еще много поворотовъ, пока вдали блеснутъ бѣлые края широкой наледи, не тающей даже подъ іюльскимъ солнцемъ.