Валентин Мошков - 2062 Исторические пророчества о будущем России

В начале рассматриваемого периода писали Авл Персий Флакк и Анней Лукан. Первый «недостаток поэтического призвания стремился заменить сильною полемикою против нравственной испорченности своих современников». А второй написал поэму «Фарсалия» в десяти книгах, которая «скучно растянута в риторически напыщенную фразеологию».

Нехороши также отзывы о писателе конца периода (при Нероне) Тита Петрония, который находит крайнее удовольствие в грязи современной ему безнравственности. С колоссальным бесстыдством, но и вместе с полным мастерством стиля, в чертах бойких и наглых, но производящих впечатление именно грандиозностью своего цинизма, он изображает в своих пресловутых Libri Satiricon времена Тиверия, Калигулы, Клавдия и Нерона, Агриппин и Месалин.

Петроний, по словам его современников, сам был предан чувственным наслаждениям. По легкомысленному тону и неприличности многих описаний его «Сатирикон» походил на «Декамерон» Боккачо.

Болезненность натуры этого писателя видна, между прочим, из его смерти. Он перерезывал себе одну артерии за другой, чтобы смерть приближалась медленно, и, умирая, говорил о наслаждениях жизни и читал эротические стихи.

Третий выдающийся писатель этой эпохи, Марк Валерий Марциал (40—101 г.), писал при Домициане, т. е. во время несвоевременного упадка. Его эпиграммы Бернгарди называет «тунеядным растением, выросшим на гнилом дереве монархического Рима. Так же, как и Петроний, Марциал не заботился о стыде и приличии. В угождение пресыщенному вкусу придворного круга он обрисовывал гнусные сцены и унижал поэзию до скандала. Он льстил людям, которых презирал, которыми гнушался, он добивался от них подачек. Сплетая им лавровые венки, он принуждал себя лгать. Он без стыда и негодования изображал пороки своего времени, шутил гладкими стихами над грязными гнусностями, не возвышаясь над ними своими мыслями. Он сам говорит, что шутки занимательны лишь тогда, когда приправлены сладострастием».

О знаменитом философе того времени, Сенеке, отзывы современников и историков литературы также очень неблагоприятны. «У него не было такой твердости характера, чтобы среди безнравственной обстановки стойко держаться правды и добра, не было силы противиться искушениям, оставаться верным своему убеждению. Любя добродетель, он был уступчив к пороку. Зная, в чем состоит истинное благо, отдавался чувственности, раболепствовал пред владычествующим развратом, льстил сильным интриганам, желал хорошего, но был слаб и при всем своем уме был мелочно честолюбив. В слоге его сочинений отражается шаткость его характера. Он глубоко понимал и превосходно описывал благородную свободу мудреца, а между тем заискивал милостей Нерона и служил ему советником даже в преступлениях. Он понимал истину, но у него не было силы воли. Он обогатил свой ум знаниями, но душа его не была просветлена любовью к добру. Он чувствовал позорность настоящего, но не мог возвыситься над ним».

Из партии, которые вели борьбу с правительством в Риме в описываемом периоде, прежде всего надо упомянуть республиканцев, которые, по-видимому, существовали во всю первую половину Серебряного века. Еще Тиверий преследовал Кремуция Корда за его республиканские убеждения и сочинения. Потом последовала неудачная попытка Хереа восстановить республику после смерти Калигулы, и, наконец, известно, что император Веспасган изгнал из Рима стойков за их республиканские идеи. Ясно только, что эта пария в описываемое время была очень слаба.

Что касается существования в Риме других антиправительственных партий, то об этом свидетельствуют постоянные заговоры против римских императоров, из которых одни во время открывались правительством и заключались беспощадными казнями, а другие достигали своей цели, так как ни один из императоров описываемого периода не кончил жизнь естественною смертью.

В конце концов, вражда между римскими партиями заключилась междоусобными войнами, которые вспыхнули около 68 г. В 69 г. велась междоусобная война из-за трона между Отоном и Вителием, а потом такая же война, соединенная с резней на улицах Рима, между войсками Антония Прима и Вителия.

В заключение вопроса об упадке римской интеллигенции в течении первой половины Серебряного века нельзя обойти молчанием личности тогдашних императоров, стяжавших себе на вечные времена и во всем мире печальную известность. Из них имена Калигулы и Нерона сделались в образованном мире нарицательными для монархов, в которых соединяются все пороки государя и человека. Спрашивается: какое значение имели они в жизни тогдашнего Рима? Были ли они только печальным исключением из общего правила, чем-то вроде мрачной тучи на светлом фоне ясного неба, или это были случайно выхваченные экземпляры из большой толпы таких же, как и они, маленьких Калигул и неронов?

Во-первых, из предыдущего мы видели, что фон, на котором выступали Калигула, Клавдий и Нерон, далеко нельзя назвать ясным и светлым. Во-вторых, римские императоры того времени не принадлежали к старинным царствующим родам, а только что пред тем вышли из среды римской аристократии. Наконец, самое поверхностное знакомство с историей доказывает нам, что в огромном большинстве случаев личности монархов вполне соответствуют тому народу, которым они управляют, т. е. во время подъемов и процветания народа — монархи бывают чаще всего если не гении, то очень талантливые люди, и наоборот, в периоды упадка монархами бывают выродки всякого рода: больные психически или телесно, жестокие, самодуры, деспоты, тираны и проч.

Вот почему римские монархи рассматриваемой эпохи являются не уникатами, не редкостными экземплярами, а только характерными образчиками выродившейся породы людей, представителями от целых полчищ таких же выродков. Только с этой точки зрения и интересна характеристика римских императоров того времени.

Выше всех других стоял Тиверий, половина царствования которого прошла в лучшую эпоху римского Золотого века. От своих преемников он, между прочим, выгодно отличался тем, что имел сына, тогда как все остальные были бездетны. Но даже и этого императора современники упрекают в жестокости, бессердечии, подозрительности и под конец жизни в утонченном разврате. Об остальных императорах и говорить нечего: это прямо продукты глубокого вырождения.

Калигула был хил телом, страдал падучей болезнью, а от чрезмерных чувственных наслаждений впал в тяжкую болезнь, окончательно расстроившую и его тело, и рассудок. Он постоянно находился в лихорадочном волнении и страдал бессонницей. В разговорах он был груб и часто употреблял грубые ругательства и проклятия. Он был страшно жесток и питал к людям насмешливое презрение. На вопрос двух консулов о причине его внезапного смеха, император отвечал, что смеется при мысли, что может одним только словом удавить их обоих. Целуя шею своей любовницы, он сказал: «Какая прекрасная шея, а если я велю, то она будет перерублена». Калигула высказывал желание, чтобы римский народ имел одну шею, чтобы его весь разом можно было лишить жизни. Поступки его вполне соответствовали такому направлению мыслей. Он, например, с бесчеловечной иронией принудил исполнить свое обещание двух граждан, которые, сожалея императора во время его болезни, говорили, что в случае его выздоровления один — убьет себя, а другой — выступит на гладиаторский бой. Он присутствовал на пытках людей, наслаждался их мучениями и требовал только, чтобы они мучились как можно дольше. Его расточительность и разврат не имели границ. Чтобы вполне объяснить себе характер Калигулы и его поведение, историки признают, что он был безумец.