Валентин Мошков - 2062 Исторические пророчества о будущем России

Самоубийство было в то время такой обыкновенной вещью, что даже установился обычай казни посредством самоубийства. Таким образом Калигулой был казнен Макрон, Клавдием — сенатор Валерии Азиатик, Нероном — Сенека, Трозей и пр.

Имея в виду эту эпидемию самоубийств, современник Сенеки, греческий философ Эпиктет, живший в Риме, писал: «Люди! Ждите, пока Бог вас уволит от этой жизни, и тогда к нему возвращайтесь. А теперь сносите все с твердым разумом и живите на той земле, на которой Бог вас поместил».

Даже такое явление, как пожары, которые мы привыкли считать вещью самой обыкновенной и приписываем случайности, прекращаются в периоды подъема и усиливаются иногда до громадных размеров в периоды упадка. Происходить это, во-первых, от небрежности, непредусмотрительности и неосторожности людей, каковые пороки увеличиваются вместе с вырождением, во-вторых, от сильного развития между людьми вражды и мстительности, что заставляет их поджигать имущество своих ближних, и, в-третьих, от появления особого вида помешательства, называемого в науке «пироманией».

Вот почему наиболее знаменитые и грандиозные пожары случались всегда только во время упадка. В римской истории мы не находим никаких исторических свидетельств о пожарах во второй половине Золотого века, во времена Августа, но зато большое их изобилие было в первой половине Серебряного века. В 33 г. пожар уничтожил весь Авентин. В 64 г.

был знаменитый пожар при Нероне. Из четырнадцати частей города уцелело тогда только четыре. Три части совершенно сгорело, а в остальных семи осталось лишь несколько полуобгоревших домов. В 69 г. был сожжен Капитолий, а в 76 г. при императоре Тите сгорели: Капитолии, Пантеон, театр Помпея и Палатинская библиотека.

Из истории других народов мы знаем, что периоды упадка всегда сопровождаются повальными эпидемическими болезнями. В настоящем периоде они случились два раза: в 65 г. от заразительного морового поветрия в столице умерло тридцать тысяч человек, а в 79 г. сильное моровое поветрие охватило всю Италию, умирал один из десяти. Последняя эпидемия приходится на первый год позже конца периода (78 г.). Это запаздывание, несомненно, находится в связи с ненормальным вообще концом этого периода, о чем было говорено выше.

В области религии времена упадков характеризуются ослаблением старых религиозных верований, распаданием их на секты или согласия и появлением новых вероучений. В настоящем периоде мы находим два указания на такого рода факты. Во-первых, при императоре Клавдии существовали религиозные общества, которые стали опасны для нравственности и государства своими сладострастными или жестокими обрядами. Общества эти были уничтожены, и участники их подверглись изгнанию. Во-вторых — в этом же периоде впервые начало распространяться в Рим христианство. В самом деле начало этого периода 28 г. было еще при жизни Иисуса Христа, так что распространение христианства могло начаться никак не раньше 30 г. Но уже в 64 г., при Нероне, произошло первое гонение на христиан; их тогда обвиняли, между прочим, в пожаре Рима. Отсюда следует, что в 64 г. количество христиан в Риме было уже значительно и что они были хорошо известны римскому народу и правительству. Следовательно, первоначальное распространение в Риме христианской религии совершилось в тридцатичетырехлетний промежуток времени между 30 и 64 гг.

Так как во всякий период упадка народ понижается не только в нравственном отношении, но и в умственном, то это неизбежно должно было отозваться на состоянии римской литературы. И действительно, отзывы о литературе времен Калигулы, Клавдия и Нерона не оставляют ни малейшего сомнения, что она сделала шаг назад в сравнении с литературой Золотого века.

Римская литература быстро развивалась по направлению, данному ей Цицероном, но, достигнув высшей степени совершенства, не избежала опасности впасть из риторики в декламацию. Петроний и прочие сатирики не находят конца своей иронии, когда начинают смеяться над пустою декламациею своего времени. Они указывают, что молодые люди в школах красноречия вместо того, чтобы достойно приготовиться к жизни, делаются только неспособными к ней, ибо то, чему они учились в школах, ни мало не согласно с действительностью, так что, выступив на площади, они считали себя занесенными как будто совсем в другой мир. Петроний превосходно доказывает, что такие упражнения не споспешествовали, но вредили красноречию. Приучая играть пустым набором слов, они «отнимали у тела речи нерв его силы». Ретор Цесций вместо истинного красноречия первый принял надутый и высокопарный слог и ввел его во всеобщее употребление… Естественность повсюду уступила место искусственности, литература все больше и больше отдалялась от жизни и природы. Это отчуждение от истины и оригинальности всего заметнее в поэзии, утратившей всякую силу и свежесть. Риторическая напыщенность и утрировка заменяли в ней недостаток поэтического творчества и фантазии, а искусственный пафос прикрывал прозаичность содержания и тривиальность мыслей. Самый поразительный образец этого безвкусия представляют напыщенные драмы, приписываемые Аннею Сенеке. Эпические поэмы Лукана, Силия Италика, Валери Фланка и Стация — почти сплошь сухие подражания Виргилию, и, хотя в них менее напыщенности, чем в драмах Сенеки, но они ни мало не завлекательны. Ни темы, заимствованные из римской истории или греческой мифологии, ни риторическая отделка формы, ни прикрасы описаний не придают им интереса. Лукан взял эпическую форму лишь как способ изложения своих политических взглядов. У других поэтов подражание Овидию под влиянием декламаций школ риторики превращается в напыщенность, совершенно неестественную. Истинная поэзия, исчезнув из жизни, исчезла и из литературы. Имя поэта было почти забыто, говорит Гиббон. Имя ораторов дерзко присвоили себе софисты. Туча критиков, компиляторов и комментаторов затмевала науку, и за упадком гениальности скоро последовала испорченность вкуса. Во всем явились признаки литературной дряхлости. Лексикон обогатился новыми словами и выражениями, но слог утратил стройность, какую имеют периоды прозаиков Золотого века. Новые выражения часто были делом аффектации или умственной лени.

Драма в этот период сильно упала и мало-помалу стала пустым упражнением в декламации, так как при отсутствии истинных драматических талантов она, с одной стороны, была вытеснена из театра сладострастными и соблазнительными пантомимами, а с другой — обременена вошедшею в моду риторикой. Настоящим образцом этого ложного драматизма или скорее ложной трагики были дошедшие до нас десять трагедий Сенеки. В этих наводящих дрожь пьесах соединяется фантазия мясника со смешным пафосом паяца. Риторическая гладкость дикции и стиха нисколько не закрывают напыщенного ничтожества характеров и пустоты поднятых на ходули страстей. Эти пьесы — жалкая сценическая трескотня.