Валентин Мошков - 2062 Исторические пророчества о будущем России

В общем эти мнения сводятся к тому, что все племена и народы состоят из индивидуумов, принадлежащих к одному и тому же виду животного царства — «человек». Этому виду свойственны известные отправления, связанные с необходимостью питания и размножения, общие всему человечеству, который и составляют основу всей человеческой жизни. Поэтому при поступательном движении все племена и народы должны проходить одни и те же или очень сходные фазы, где бы и при каких бы условиях человек ни жил. Фазы эти и есть человеческие верования. Самый народный дух (т. е. разум, чувства и фантазия) представляется чем-то вроде растения, которое, где бы его ни посадили, с «железным постоянством» воспроизведет всегда одни и те же клеточные ячейки, сосуды, листья, сучья и цветы. Если вследствие различной почвы и различных климатических условий один экземпляр такого растения даст листья немного пошире, а другой — ствол повыше и т. д., то все это только местная окраска, за которой скрываются постоянные законы развития. Поэтому искать между отдельными верованиями и обычаями народов чисто внешнюю историческую связь совершенно бесполезно, так как между ними существует более крепкая внутренняя связь. Нечего также удивляться и совпадению у разных народов верований и обычаев, так как оно совершенно естественно, и мы должны были давно его предвидеть.

Объяснять совпадение народных обычаев простою случайностью или результатом международных сношений, по мнению названных ученых, могут только поверхностные наблюдатели, так как «постоянно повторяющийся случай сам себя исключает, а международные сношения, при которых возможна была бы такая передача, должны бы быть какими-то чудовищными.

В общем эта теория представляется постороннему чем-то вроде веры в существование у человеческого рода чрезвычайно сложных прирожденных инстинктов, в силу которых он бессознательно, помимо своей воли, думает, фантазирует, творит образы, создает верования и обычаи и даже ошибается совершенно одинаково до малейших деталей везде и всюду совершенно подобно тому, как пчелы без всякого между собою соглашения везде и всюду собирают мед с одних и тех же цветов и строят совершенно одинаковые ячейки. Действительно, нечто подобное представляется нам, если мы посмотрим на человека и его житье-бытье с высоты птичьего полета. В общих чертах все люди и все народы чрезвычайно похожи друг на друга, где бы они ни жили. Все они едят и пьют, все размножаются, все строят себе жилища и т. д. Но если мы спустимся с высоты и приглядимся к человеческой жизни поближе, то нам бросается в глаза такое бесконечное разнообразие в нравах и привычках разных людей и народов, о котором может составить себе приблизительное понятие разве только тот, кто бывал в этнографических музеях и внимательно всматривался в собранные там коллекции или кто просматривал этнографический материал, собранный от всех народов земного шара, который в наше время измеряется многими тысячами томов и далеко еще не истощен. Да оно и не удивительно: даже и пчелы представляются все как одна только человеку, знакомому с ними по учебникам, но поговорите со специалистом пчеловодом, и он укажет вам тысячи мелких отличии не только между пчелами разных пород, но даже и между пчелами двух соседних ульев. Один из последователей рассматриваемой теории, сэр Джон Леббок, по-видимому, очень хорошо это понимает и даже сознается, что «для полного торжества его теории мешает некоторое затруднение, а именно, что среди каждой нации при совершенном единстве языка мы едва ли найдем двух таких людей, которые имели бы вполне одинаковые воззрения даже при всем их желании. «Здесь, — говорит он, — как нельзя более применимо изречение: quot hominum tot sententiae (сколько голов, столько умов). [Начало цивилизации. СПб., 1876]. Но он все таки настаивает на своем убеждении потому, что, по его мнению, «нет иного способа объяснить многочисленные совпадения в области верований».

Меня эта теория поразила прежде всего ее противоречием с основным законом природы, всем и каждому хорошо известным, по которому все живущее в своем естественном состоянии неудержимо стремится к бесконечному дроблению, к переходу от простого к сложному, от однообразия к многообразию. Так, например, вся жизнь на земле произошла из простой клеточки, но в течение геологических времен существа, происшедшие из этой клеточки, раздробились на два царства: животное и растительное. Каждое из царств раздробилось на отделы, отделы — на классы, классы — на порядки, порядки — на группы, группы — на семейства, семейства — на роды, роды — на виды, виды — на разновидности. Чем мельче такие подразделения, тем их больше: царств — два, в животном царстве отделов — семь, в отделе Arthropoda порядков — тридцать три, в семействе Carabidae (Жужжелицы) видов более восьми с половиной тысяч, а во всем классе насекомых по расчету американского энтомолога Рейли (Riley) никак не менее десяти миллионов видов.

Человек не составляет исключения из всего животного царства: по приблизительному подсчету Вайтца, языки человеческие распадаются не менее как на шестьдесят семейств, а число языков доходит до девятисот пятидесяти пяти. Кроме того, каждый язык делится на наречия, а наречия на говоры. Подобным же образом дробится человечество и по религиям: шаманизм, таоизм, синтоизм, браманизм, буддизм, иудейство, магометанство, христианство. Каждая из этих религий снова распадается на секты. Например, христианство распалось в течение каких-нибудь девятнадцати веков на католичество, православие, грегорианство, несторианство, лютеранство, реформаторство и пр. Каждая из таких сект распадается на наших глазах еще на меньшие группы — согласия. Один наш русский народ за его историческую жизнь распался более чем на сто пятьдесят разных сект и согласий. Словом, куда бы мы ни посмотрели, видно бесконечное дробление, которому нет пределов. Подобным же образом и обычаи разных народов стремятся к такому разнообразию, которое далеко оставляет за собою самую пылкую человеческую фантазию. Для примера возьму похоронный обряд. Фантазия отдельного человека, при всем его желании, как я убедился на опыте, бессильна придумать более десяти-пятнадцати способов похорон. Между тем, собирая данные об обрядах, существующих у разных народов земного шара, я насчитал всего сорок различных способов, причем все-таки не решаюсь утверждать, что мне известны все похоронные обряды, когда-либо существовавшие на земле. Но надо добавить, что я не принимал в расчет различных деталей обрядов, которые различаются по местностям, а брал только их остов. Так, например, наш современный европейский обряд значится у меня «зарывание покойника в землю». Но если прибавить к нему различные детали, например: местоположение могилы (семь способов), положение покойника в могиле (шесть способов), устройство могилы, устройство гроба, различия в похоронах по полам, по возрастам, по социальному положению покойника, по временам года и проч., то количество комбинаций, вырастающих из одного обряда, надо считать сотнями. Из сопоставления между собою такого рода фактов нельзя не прийти к заключению, что стремление всего живущего к бесконечному разнообразию есть закон природы, являющийся результатом еще более общего закона, по которому в природе нет тождества, а есть только сходство.