Валентин Мошков - 2062 Исторические пророчества о будущем России

На тот же закон указывает и математическая теория вероятностей. По этой теории каждое событие имеет свою вероятность, выражаемую дробью, у которой знаменатель — число всех возможных случаев, а числитель — число случаев благоприятных событию. Таким образом, вероятность вынуть из колоды карт, не глядя, короля червей выразится дробью 1/36, где 36 —число всех карт в колоде, а 1 — число червонных королей. Если бы мы захотели узнать, какова вероятность вынуть червонного короля два раза, т. е. рассчитать вероятность повторения того же самого события, то мы должны перемножить вероятность простых событий 1/36 х 1/36 = (1/36)2 = 1/1296. Подобным же образом вероятность вынуть короля три раза = (1/36)3 = 1/46656 и т. д., т. е. вероятность повторения одного и того же события уменьшается с огромной быстротой, приближаясь к нулю. Иными словами, теория вероятностей учит нас основному закону природы, по которому природа, предоставленная самой себе, неуправляемая волей человека, два раза повторяется очень редко, три раза еще реже, четыре — еще реже и т. д.

Попробуем теперь приложить теории вероятностей к возникновению у народов того или другого обычая. Возьмем же известный нам обычай плевать себе в случае страха на грудь, который мы нашли у двадцати семи народов народов. Хотя каждый из этих народов, предоставленный самому себе без постороннего совета, не легко пришел к такому странному обычаю, но мы предположим самое невыгодное для нас, что принять этот обычай было для него так же легко, как для нас взять из двух карт одну, нами задуманную, т. е. чтобы вероятность эта была сравнительно очень большая—1/2. Тогда сложная вероятность, чтобы тот же самый факт повторился двадцать семь раз, т. е. вероятность, чтобы двадцать народов остановились на одном и том же обычае, будет (1/2)27 = 1/134206648.

А эта вероятность совершенно такая же, как вынуть, не глядя, намеченную карту из колоды карт, которая будучи сложена, как обыкновенно, вплотную, заняла бы пространство в двести семьдесят семь верст. Какова же в таком случае вероятность, чтобы обычай левирата был самостоятельно принят у ста двадцати народов, а сказка про Золушку была сочинена триста сорок пять раз?

Вот почему нужно отвергнуть безусловно, как печальное заблуждение человеческого ума, гипотезу самостоятельного возникновения международных обычаев, которую Фридрих Ратцель называет «мнением психологическим», или generatio aequivoca, а французский фольклорист Жозеф Бедье «Теорией случайных совпадений», или «теорией случая», и перейти к теории «заимствований», или, как ее называет Ф. Ратцель, к «мнению географическому», как к несравненно более вероятному

Последние два ученых придерживаются географической теории и в качестве ее последователей дают отзыв о противоречащей их взглядам теории случайных совпадений. Ф. Ратцель выражается так: «учение о заселении земли будет создано не раньше, чем перестанет владычествовать над умами идея народного сродства, потому что она отвлекает нас от географического распространения человека и его обычаев… Вместо того чтобы искать целое множество самостоятельных центров творения, не лучше ли постараться ответить на вопрос, каким образом человек мог перейти расстояние между двумя местностями, в которых мы встречаем один и тот же вид какого-нибудь этнографического феномена». А Жозеф Бедье в своей книге «Les Fabliaux» (Etude de litterature populaire et d’histoire litteraire du moyen age. Paris, 1895) дает той же теории очень меткую характеристику. «По правде сказать, — говорит Бедье, — мы имеем здесь дело не со школой, у которой есть свой предводитель, свои ученики, отступники и последователи. Эта система менее организована, чем первый шаг, первая постановка мысли в присутствен какой-либо новой задачи». Признавая названную теорию ложной, он говорит, что по ее «каждая сказка или каждый тип сказок могут быть изображены неопределенное число раз в различные времена в различных странах, и сходство, которое констатировано между сказками различных стран, происходит от идентичности творческого процесса человеческого ума. Эта теория придает некоторое мистическое значение идее народного творчества, она видит какую-то необыкновенную силу в изобретательности коллективной, анонимной, безличной, отличающейся от изобретательности поэтической, литературной и индивидуальной… Я сомневаюсь, найдутся ли еще в настоящее время фольклористы, которые бы стали защищать это положение… Это одна из тех гипотез, которые исчезают при внимательном их рассмотрении». Но г. Бедье не совсем прав. Возможно, что между фольклористами, изучающими народную литературу (сказки, пословицы, загадки, песни и пр.) найдется немного защитников «теории случая», но среди специалистов по народным верованиям она насчитывает немало последователей. Кроме уже перечисленных: Бастиана, Леббока и Германа Поста, — я отнес бы к числу их: Тейлора, Оскара Пешеля, Герлянда, Тома, Фразера, Боаса и др., и, как мы увидим ниже, их принуждает к тому безысходная необходимость.

Так же как теория «случайных совпадений», противоположная ей гипотеза заимствований не имеет никакой правильной организации, также не составляет школы с предводителем, также излагается только мимоходом. Чаще всего поклонники этой теории, признавая необходимость заимствований, не представляют себе совершенно отчетливо ни путей, по которым они совершались, ни лиц, которые служили передатчиками, ни того, как происходил самый процесс заимствования.

При первом взгляде теория заимствований внушает к себе невольное доверие. В самом деле, человек не полип, приросший на всю жизнь к одной скале, а напротив, существо очень подвижное и любящее передвижения. На земном шаре нет железных стен, могущих раз навсегда задержать всякие сношения между отдельными странами и народами. Самые океаны не представляют из себя препятствий для человека непреодолимого. Если люди не переплывали их в древности произвольно, как теперь, то отдельные случаи непроизвольных передвижений факт почти доказанный. К тому же все главнейшие материки старого и нового света, кроме австралийского, расположены непрерывной цепью, удобной для сухопутного сообщения, и разделяются между собою только одним узким Беринговым проливом, через который эскимосы легко переплывают на своих рыбачьих челноках. Кроме того, в начале достоверной истории есть факты, указывающее, что финикияне на своих судах объезжали берега Европы и Африки и что норманны задолго до Колумба морским путем посещали берега северной Америки. Наконец если все эти сношения не могли быть особенно частыми, то все же время существования на земле человеческого рода измеряется многими тысячами, если не миллионами лет, а это такое солидное время, за которое самый редкий случай мог повториться много раз. Поэтому, безусловно, отвергать всякие сношения между народами в отдаленные доисторические времена нет никакой логической возможности. А раз были сношения, то мог быть и обмен мыслей, могли быть и заимствования. В таком случае какой же резон объяснять все факты совпадения в народных верованиях, как бы они ни были сложны, каким-то железным постоянством человеческой психики, какой-то удивительной машинообразной неподвижностью всего человечества?