Валентин Мошков - 2062 Исторические пророчества о будущем России

«В силу основных начал, признанных в области естествознания, — выражается Геккель, — необходимо принимать и защищать всякую теорию, даже основанную на шатких данных, если только она согласуется с действительными причинами и если не имеется другой, лучшей, которую бы можно было поставить на ее место. Не делать это значило бы отвергать всякое научное объяснение явлений» (11).

А Дарвин передает ту же самую мысль следующим образом: «При научных исследованиях позволительно придумывать какую угодно гипотезу и, если она объясняет обширные и независимые друг от друга ряды фактов, то это обстоятельство тотчас же возводит ее на степень основательной теории» (12).

Примечания. (1) — ГО. 1901. № 1. 131, примеч. 3; Ibid. № 4, с. 32 примеч. 10 и с. 46 примеч. 62; БЯ. (2) — АГЦ. (3) — Е. 3. (4) — с. Е. 8. (5) — Е. 17. (6) — Е. 11. (7) — Е. 66. (8) — ГО. 1902. № 1. 88. (9) — БР, I. 80. (10) — БЗ. 552. (11) — ц. 105. (12) — Ю, III. 6.

Вопрос о происхождении животного мира и человека, несмотря на то что им интересуются очень давно, в сущности не разрешен сколько-нибудь удовлетворительно даже и до настоящего времени. Во взглядах на него ученые сильно расходятся между собою и не только далеки от какого-либо соглашения, но разногласия между ними с течением времени становятся все глубже и глубже, так как дело касается не детальной разработки, а основных начал.

Древнейшею из известных нам теории происхождения видов была, по-видимому, библейская, признававшая «абсолютное постоянство видов», созданных Богом в несколько периодов или «дней творения» в том самом виде, как они существуют в настоящее время.

Теория эта принималась безусловно до тех пор, пока не была поколеблена новыми научными открытиями. Палеонтология доказала, что многие виды древних эпох совершенно исчезли, что за ними следовали другие и что те, которые живут в настоящее время, принадлежат к числу самых новых. Но библейская теория не сразу уступила свое место господствующей в настоящее время теории постепенной эволюции; вначале она только видоизменилась под влиянием новых открытий и просуществовала еще долго под именем «теории катастроф или катаклизмов». Все оставалось в ней по-прежнему, за исключением самого акта творения. Предполагалось, что Творец вселенной проявлял свою волю время от времени в форме геологических катастроф, т. е. потопов, провалов, землетрясений и пр. Все живущее истреблялось этими катастрофами без остатка, наступал новый акт творения, затем все успокаивалось и принимало свой обычный естественный ход, пока снова не наступала катастрофа и т. д. Думали, что такие катастрофы повторялись в продолжение истории земли тридцать, сорок или пятьдесят раз (1).

Еще задолго до Дарвина теорию эту подорвал Чарльз Ляйель, доказав, что геологические катастрофы имели не всеобщее, а местное значение, что они производились теми же самыми силами, которые действуют в настоящее время, и что процесс этот совершался медленно, постепенно и незаметно (2). Далее геологические открытия показали, что многие виды животных встречаются не в одном геологическом слое, не в одной эпохе, а в нескольких. Стало ясно, что ископаемые виды угасли не сразу, а постепенно. Убедились, что всемирных геологических катастроф не могло быть. Твердая вера в вечное и неизменное постоянство видов, между которыми нет ничего общего, должна была постепенно уступить свое место новой идее о кровном родстве между ними.

Французский зоолог Ламарк признал узкие пределы между нашими видами, родами и порядками только почти нечувствительными оттенками и решительно объявил законом природы постоянное и непрерывное изменение существ. Он признал применение видов к окружающей обстановке, возрастающую сложность организмов и пр. То, что в наше время называется изменяющим влиянием среды, Ламарк называл «царством обстоятельств». Между обстоятельствами он различал кроме внешних еще и внутренние, зависящие от воли самого животного, от его нужд и привычек. Преувеличения в этой области и привели его к тем странным выводам, на которые еще и теперь указывают в учебниках зоологии как на научные курьезы. Например: у жирафа выросла длинная шея, потому что животное это тянулось к верхушкам деревьев, у аиста — длинные ноги, потому что, передвигаясь по болоту, он сильно их вытягивал и пр.

Теория Ламарка при жизни ее автора успеха не имела; последователей и продолжателей у него было мало, да и те являлись только по временам. Так, Жофруа Сэнт Илер высказался за принципы Ламарка, но отверг изменение животных по их собственной воле.

И вот среди такой умственной обстановки в 1844 г. появилась теория Дарвина, объяснявшая происхождение видов четырьмя естественными факторами: 1) изменчивостью индивидов, принадлежащих к одному и тому же виду; 2) способностью всех живых существ размножаться е геометрической прогрессии; 3) вечной борьбой между всем живущим за существование; 4) естественным отбором. Появление этой теории было величайшим событием в истории естественных наук, так как она произвела глубокий переворот во всех отраслях естествознания.

Но со смертью Дарвина повсюду совершился поворот во взглядах в пользу учения Уоллеса, нашедшего себе сильную поддержку в Вейсмановском учении о наследственности, которое было сочувственно принято большинством эволюционистов.

Хотя Дарвин и Уоллес, как известно, одновременно пришли к теории естественного отбора, но их учения несколько разнятся между собою. Дарвин наравне с естественным отбором допускал ламарковский принцип влияния на животных упражнения органов, тогда как Уоллес отвергал его, считая естественный отбор единственным фактором эволюции (3).

Вейсман явился прямым последователем Уоллеса и Дарвина, но учение последнего очистил от принципов Ламарка, а потому и его школу называют «неодарвинистской». Школа эта отличается от всех других тем, что она принимает глубокую разницу между наследственной передачей прирожденных свойств, приобретенных естественным отбором, и таковой же передачей свойств, приобретенных упражнением или неупражнением органов. Разница эта, по ее мнению, не только велика, но абсолютна, так как свойства, приобретенные индивидуумом лично, за время его жизни, никогда, ни в каком случае, ни в какой степени не могут быть переданы наследственно (4).

Но есть школа, противоположная школе Вейсмана, которая думает, что приобретенные свойства могут передаваться в известных случаях наследственно, а потому упражнение или неупражнение органов может быть фактором эволюции не менее важным, чем естественный отбор. Эта школа считает себя также последовательницей Дарвина и в отличие от Вейсмановской принимает название «чистых дарвинистов».