Елизавета Салиас-де-Турнемир - Сережа Боръ-Раменскiй

Въ тотъ же день вечеромъ братъ, сестры и Степанъ Михайловичъ разсуждали о томъ, принять ли предложеніе Ракитиныхъ остановиться у нихъ во флигелѣ. Они рѣшили единогласно отклонить это предложеніе и искать въ Москвѣ квартиру. Степанъ Михайловичъ предложилъ Сережѣ ѣхать съ нимъ немедленно въ Москву и искать квартиру, небольшую, но удобную, цѣлый домикъ-особнякъ, если возможно.

— Нѣтъ, — сказалъ Сережа, отвѣчая на предложеніе Казанскаго ѣхать вмѣстѣ, — я не могу выбирать квартиру одинъ. Въ ней должны жить мама и сестры — пусть сестры ѣдутъ со мною и рѣшатъ. Я возьму, что онѣ захотятъ. Отецъ приказывалъ мнѣ дѣлать имъ угодное. Я всегда буду. Такъ поѣдемте вмѣстѣ.

— Благодарю за позволеніе, — сказала Вѣра съ гнѣвомъ. — Если я должна жить въ лачугѣ, то пусть ее берутъ, какую хотятъ. Я тутъ не при чемъ. Другіе устроили такъ, что на мою долю остается выносить то, что другіе устроили. Постарались.

— Вѣра!.. воскликнула Глаша.

— Я знаю, что я Вѣра, — отвѣчала она холодно, — чтò тебѣ?

Сережа, видя, что разговоръ принимаетъ оборотъ ссоры, сказалъ:

— Если Вѣра ѣхать не желаетъ, я поѣду съ Глашей. Глаша, прошу тебя — мы будемъ искать домикъ-особнякъ, чтобы мама могла жить спокойно, безъ близкихъ сосѣдей.

— Вотъ это умно, — сказалъ одобрительно Степанъ Михайловичъ, — всегда такъ: съ сестрами заодно, и тогда вынесите все легче. Кто знаетъ будущее? не падайте духомъ! Завтра, не медля, поѣзжайте въ городъ, а я останусь здѣсь. Вамъ надо привыкать все дѣлать вдвоемъ; такъ ли, барышня? Братъ — первый другъ, особливо въ бѣдѣ.

Глаша была очень довольна, что Сережа самъ отъ себя съ увлеченіемъ предложилъ имъ устраиваться сообща. При ея самолюбіи ей было пріятно, что она, хотя и меньшая, будетъ играть видную роль въ семействѣ, ибо Вѣра, она знала, отстранится.

Когда Зинаида Львовна узнала о рѣшеніи Боръ-Раменскихъ искать квартиру, она не сказала ни слова; Соня же очень опечалилась, даже плакала, а Сидоръ Осиповичъ, увидя слезы дочери, вознегодовалъ.

— И зачѣмъ имъ квартиру, когда я предлагаю и домъ и флигель? Все одна фанаберія!

— Нѣтъ, я хорошо понимаю ихъ, — сказала Зинаида Львовна, — хотя и жалѣю, что мы не можемъ помочь имъ. Соня, не плачь! Пойми, что это неделикатно, да! неделикатно настаивать. Они не хотятъ никому быть въ тягость. Я сама была бѣдна, очень бѣдна, и никогда не хотѣла жить на счетъ другихъ. Придетъ время, и мы во многомъ можемъ быть полезны Боръ-Раменскимъ, — все дѣло въ томъ, чтобы имѣть терпѣніе и выждать удобную минуту. А ты учись такъ предлагать услуги и такъ помогать друзьямъ, чтобы они этого и не замѣчали, а никогда ихъ не неволить, когда они не желаютъ. Если отказываются, стало-быть имъ тяжело принять. Надо забыть о себѣ, а думать о нихъ, войти въ ихъ положеніе.

— Да развѣ я о нихъ не думаю! Мнѣ, кажется, было бы легче самой всего лишиться, чѣмъ видѣть ихъ, — сказала Соня, и залилась слезами, а Сидоръ Осиповичъ разсердился.

— Ну, ужъ это слишкомъ, — сказалъ онъ съ досадой, — самой разориться! Благодарю покорно! Да не плачь же ты такъ. Я все для тебя сдѣлаю. Знаменское куплю на твое имя — оно будетъ твое: вотъ ты и зови сюда на лѣто друзей своихъ.

— Знаменское! Мое! Отнять его у Сережи! воскликнула Соня, — ни за что! Никогда!

— Ты совсѣмъ у меня дурочка, — сказалъ ей отецъ, — развѣ будетъ лучше, когда Знаменское купятъ чужіе люди, пойдутъ здѣсь все ломать и на свой салтыкъ передѣлывать, а ты будешь глядѣть и всякій день казниться. Вдобавокъ, лѣтомъ куда ты пригласишь Боръ-Раменскихъ? Къ намъ? они не поѣдутъ, какъ не ѣдутъ теперь въ нашъ московскій домъ. А если Знаменское будетъ твое и будетъ стоять пустое, ихъ упросить будетъ можно, а Серафимѣ Павловнѣ теперь и говорить не надо, что оно продано.

— Это ужасно! Ужасно! закричала Соня.

— Что ужасно? спросилъ ее отецъ.

— Что Знаменское мое, будто я его отняла у нихъ!

— А лучше, чтобы оно принадлежало чужимъ людямъ? Какъ хочешь! Будь по-твоему! За него Расторгуевъ даетъ 100 тысячъ. Онъ купитъ его, рощи срубитъ, оранжереи уничтожитъ, въ домѣ все распродастъ.

— Ахъ, нѣтъ! Нѣтъ, папа! Но нельзя ли сохранить его для нихъ? воскликнула Соня.

— Невозможно, — вступилась Зинаида Павловна: — они не въ состояніи имѣть роскошную подмосковную, притомъ отецъ твой, какъ истинный другъ, ничего имъ не скажетъ, но заплатитъ за Знаменское дороже, чѣмъ оно стóитъ. Такъ ли, другъ мой? Вѣдь ты въ состояніи это сдѣлать?

— Конечно. Если его продадутъ съ молотка, оно пойдетъ за безцѣнокъ, а я куплю его, какъ сосѣдъ, т.-е. дамъ вдвое. Для тебя, милая моя дочка… а ты владѣй Знаменскимъ и отца поминай, какъ онъ любилъ тебя.

Соня бросилась отцу на шею и покрыла его лицо, его руки нѣжнѣйшими поцѣлуями и горькими слезами.

— Глаша уѣхала въ Москву съ братомъ, — сказалъ Сидоръ Осиповичъ, — она теперь заберетъ такую волю, что бѣдная Серафима Павловна сдѣлается послѣдней спицей въ этой колесницѣ безъ вождя.

— Ну, нѣтъ, — сказала Зинаида Львовна, — Сережа не дастъ мать въ обиду. Онъ надъ ней будетъ стоятъ, какъ часовой на часахъ, и будетъ беречь ее, какъ сокровище неоцѣненное, да и сестру направитъ. По-моему, очень умно, что онъ взялъ ее съ собою искать квартиру. Глаша, увѣрившись, что онъ не имѣетъ желанія управлять ею и домомъ, станетъ помогать ему. Съ его стороны это очень тонко и ловко.

— Ахъ, мама! сказала Соня, — и не тонко и не ловко, а просто у Сережи такое доброе, чувствительное сердце, что онъ все угадываетъ и такъ поступаетъ, какъ лучше. Это у него даръ. Я не знаю, кто добрѣе Сережи! Развѣ только братъ его, милый Ваня!

— А я знаю, кто добрѣе, — сказалъ Сидоръ Осиповичъ, собираясь уходить: — моя дѣвочка добрѣе Сережи.

— Полно, пожалуйста, совсѣмъ ты ее избалуешь.

— Я ужъ это слышу давно, но до сихъ поръ незамѣтно, чтобы она была избалована.

И Ракитинъ вышелъ, улыбаясь, а мать и дочь остались вмѣстѣ и долго говорили о томъ, чтò и какъ сдѣлать, чтобы облегчить участь столь милыхъ и столь несчастныхъ друзей своихъ, Боръ-Раменскихъ.

На другой день Глаша и Сережа возвратились; они нашли квартиру совершенно подходящею и по цѣнѣ очень незначительной, и потому, что домикъ стоялъ на дворѣ и былъ особнякъ. Одно только очень не понравилось Сонѣ и Зинаидѣ Львовнѣ, — онъ находился за Москвой рѣкой, за Каменнымъ мостомъ.

— Даль какая! воскликнула Соня.

— И глушь какая, — сказала Зинаида Львовна.

— Совсѣмъ не даль. Вашъ домъ на Знаменкѣ — это рукой подать до Каменнаго моста. А наша квартира близехонько отъ моста, въ переулкѣ.

— Оно, пожалуй, и не такъ близко, — сказала Глаша, — но зато дешево и всѣмъ есть помѣщеніе. У мамы двѣ комнаты на солнцѣ; моя комната, комната Вѣры тоже хорошія, ну и каморка, въ родѣ чулана, для Сережи совсѣмъ подъ лѣстницей, но онъ самъ выбралъ, говоритъ — ему и это хорошо, въ сторонѣ и уютно. Потомъ дѣвичья, комната няни, службы, кухня… даже конюшня на два стойла, безъ лошадей, конечно.