Елизавета Салиас-де-Турнемир - Сережа Боръ-Раменскiй

— Мнѣ пора; у меня дѣло есть, — сказалъ онъ, глядя на часы, — я ужъ опоздалъ.

— Опять вонъ изъ дому! Ужъ сказалъ бы просто, что дома тошно, а не фарисейничалъ бы подъ предлогомъ дѣла, не ходилъ бы къ знакомымъ.

Сережа остановился; губы его дрогнули, онъ хотѣлъ сказать что-то, но вдругъ стиснулъ зубы, махнулъ рукой и вышелъ. Глаша совсѣмъ разсердилась и сказала ему вслѣдъ:

— Кто неправъ, тотъ смолчитъ и рукой махнетъ, но вѣдь это не отвѣтъ. Не мудрено махать руками, когда выводятъ на чистую воду.

Онъ остановился, посмотрѣлъ на нее и сказалъ отрывисто:

— Ты хоть кого выведешь изъ себя, ты, какъ въ дѣтствѣ, злая.

Затѣмъ онъ вышелъ очень недовольный сестрой и собою. Глаша осталась на мѣстѣ тоже очень недовольная и братомъ и собою. Владѣть собою она не умѣла, жертвовать собою еще не научилась, но съ годами и подъ вліяніемъ брата и Тани въ ней зародилась внутренняя борьба. Порою всплывало все лучшее ея души, но опять тонуло въ себялюбіи, и при строптивости нрава ей случалось и думать и говорить то, что, сама она сознавала, было не хорошо. Тогда она сердилась и на другихъ и на себя.

Настало начало весны. Пришла Страстная недѣля, и вся семья Боръ-Раменскихъ, всегда богомольная, усердно ходила къ церковнымъ службамъ. Въ Великую субботу домъ убрали по обычаю, мыли, стирали пыль, выбивали мебель, и Серафима Павловна, всегда находившая эту домашнюю суету несносной, заперлась въ своемъ кабинетѣ и легла на кушетку, желая отдохнуть. Кто-то постучался въ ея дверь. Она встала нехотя и отперла ее.

— Что тебѣ надо? сказала она, увидя Вѣру: — я легла отдыхать, я очень устала.

— Мама, — сказала Вѣра, — я пришла сказать вамъ два слова. Въ свѣтѣ я познакомилась съ однимъ очень умнымъ человѣкомъ — это генералъ Струйскій…

— Что же, онъ женатъ? или ты задумала… Не пугай меня, что случилось? Говори скорѣе, почему это знакомство такъ важно?

— Не пугайтесь, пугаться нечего! Право, вамъ ничего сказать нельзя, даже и того, что пріятно. Все очень просто: Струйскій желаетъ познакомиться ближе и просилъ меня представить его вамъ.

— Что жъ въ этомъ особеннаго? Если хочетъ познакомиться, то пусть пріѣдетъ, хотя, по правдѣ, сводить знакомства немного поздно, ты скоро уѣдешь въ деревню. Я въ концѣ мая хочу уѣхать.

— До конца мая еще далеко. Струйскій человѣкъ очень много видѣвшій и его разговоръ и разсказы займутъ васъ больше, чѣмъ меня, — сказала Вѣра. — Онъ для меня слишкомъ серіозенъ, важенъ и ужъ лѣтами не подходитъ. Я люблю болтать и смѣяться съ молодыми.

— Почему же ему вздумалось знакомиться со мною?

— Не знаю, право, быть можетъ потому, что наступаетъ весна, всѣ собранія прекратились, а онъ любитъ разговаривать со мною, хотя я не очень люблю; онъ мнѣ иногда надоѣдаетъ. Завтра послѣ заутрени онъ желаетъ быть вамъ представленъ. Онъ будетъ у княгини Сицкой, вѣдь онъ ей племянникъ двоюродный, не родной.

— Ужъ не имѣетъ ли онъ видовъ на тебя? спросила Серафима Павловна серіозно, будто сообразивъ что-то.

— Что вы, мама! Онъ и не думаетъ, да если бы и думалъ, я не пойду за него. Онъ мнѣ годится въ отцы и такой серіозной, чинный, важный, что нагоняетъ скуку, да и не на меня одну. Всѣ мои знакомыя, всѣ подруги избѣгаютъ его, особенно на балѣ. Ужъ онъ слишкомъ важенъ и серіозенъ.

— Если онъ скученъ, то зачѣмъ его, чтò за корысть?

— Я увѣрена, что вы не будете скучать; онъ всегда такъ много и подробно разсказываетъ о Петербургѣ, о дворѣ, гдѣ онъ принятъ и гдѣ къ нему милостивы; притомъ, если онъ желаетъ познакомиться съ вами, отказать совсѣмъ неловко.

— Конечно, — сказала Серафима Павловна.

Послѣ заутрени и ранней обѣдни княгиня Сицкая просила всѣхъ бывшихъ въ ея домовой церкви разговѣться у нея. Общество не было многочисленно и состояло изъ родныхъ и самыхъ близкихъ къ княгинѣ лицъ. Нѣсколько пожилыхъ дамъ, двѣ-три дѣвицы, два-три старичка, ни одного молодого человѣка, и генералъ Струйскій пошли за княгиней въ ея залитую свѣтомъ гостиную, гдѣ на кругломъ столѣ стояло розговѣнье. И пасхи, и куличи, и всякаго рода мясо, и обильный десертъ, и чай, и кофе были предложены гостямъ. Серафима Павловна, просто, но всегда изящно одѣтая, постарѣвшая, но все еще моложавая и элегантная, сидѣла по лѣвую сторону хозяйки, которая ей представила подошедшаго генерала Струйскаго. Это былъ высокій, плотный, здоровенный на видъ мужчина, съ красно-коричневой кожей на огрубѣвшемъ отъ непогодъ и военной службы лицѣ, съ толстой и короткой шеей, но съ правильными и довольно тонкими чертами лица. Въ молодости онъ долженъ былъ быть хорошъ собою. Его большіе голубые глаза глядѣли холодно, но были прекрасны по цвѣту и формѣ, а манеры его были безукоризненно изящны. Видно было, что онъ жилъ всегда въ большомъ кругу и что эти щегольскіе пріемы ему присущи какъ въ гостиной, такъ и въ домашнемъ быту. Онъ поклонился Серафимѣ Павловнѣ очень низко и, когда она протянула ему руку, почтительно поднесъ ее къ губамъ. Онъ держалъ себя достойно, говорилъ не спѣша, обдуманно, и все, что онъ говорилъ, нельзя было назвать умнымъ и еще менѣе глупымъ. Разговоръ его былъ приличенъ, разуменъ и, хотя въ первую минуту Серафима Павловна обозвала его про себя „деревяннымъ“, однако не прошло и получаса, какъ она съ удовольствіемъ разговаривала съ своимъ новымъ знакомымъ. Онъ окончилъ свою надъ ней побѣду, упомянувъ о заслугахъ адмирала, о томъ, что ему извѣстно, какъ онъ, будучи около мыса Доброй Надежды, спасъ въ свирѣпую бурю русскій корабль и весь экипажъ его.

— Кто же, — сказалъ Струйскій, — не знаетъ имени адмирала Боръ-Раменскаго, одного изъ героевъ севастопольской обороны? Если бы имя ваше не было и старинное и знатное, то онъ бы прославилъ его.

Серафима Павловна, уѣзжая домой, попросила генерала Струйскаго посѣтить ее, оговариваясь, что она принимаетъ мало и занимаетъ очень маленькую квартиру.

Струйскій явился на другой день съ визитомъ и сталъ посѣщать Серафиму Павловну очень аккуратно два раза въ недѣлю, стараясь быть во всемъ ей пріятнымъ. Онъ не понравился Глашѣ, которая находила его слишкомъ напыщеннымъ и черезчуръ важнымъ, а разговоръ его слишкомъ обыкновеннымъ, порою пошлымъ, а потому, лишь только онъ пріѣзжалъ, она уходила къ себѣ. Сережа видѣлъ его только два раза, такъ какъ по вечерамъ не бывалъ дома, а когда бывалъ, то занимался, радуясь, что мать не скучаетъ и нашла себѣ собесѣдника по вкусу. Казалось, что генералъ не обращалъ вниманія на меньшихъ Боръ-Раменскихъ и расточалъ всю свою любезность на одну хозяйку.

Весна проходила. Въ Москвѣ сдѣлалось и душно и пыльно. Едва ли найдется городъ столь непріятный и для здоровья вредный, какъ Москва весною и лѣтомъ. Экзамены кончились благополучно для Сережи, но несмотря на то, что лекцій уже не было, онъ мало бывалъ дома. Однажды Серафима Павловна, желая поговорить съ нимъ о переѣздѣ въ деревню, послала позвать его къ себѣ. Ей сказали, что его нѣтъ дома. Она ждала его нетерпѣливо, но прошло все утро, а онъ не приходилъ. Насталъ часъ обѣда.