Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ четвертый. Скитанія [Старая орфография]

Его новая жизнь не менѣе реальна, чѣмъ жизнь окружающихъ его городовъ современной Италіи. Дома его цѣлы, форумъ стоитъ окруженный портикомъ и храмами. Улицы, мощеныя лавой, еще хранятъ глубокіе слѣды колей, какъ будто послѣдняя квадрига проѣхала только сегодня утромъ. Лавки и таверны сохранились во всей неприкосновенности, и вывѣски, наивныя, но выразительныя, попрежнему призываютъ потребителей. Полупьяный воинъ, нарисованный красной охрой подъ виннымъ мѣхомъ, попрежнему приказываетъ служанкѣ: «Дай-ка похолоднѣе!»

И противъ веселаго дома чья-то насмѣшливая надпись гласитъ: «Не стойте здѣсь, зѣваки! Это мѣсто не для васъ!»

Когда на стѣнѣ одного дома изъ новооткрытыхъ домовъ я увидѣлъ тонкія, вырѣзанныя гвоздемъ слова: «Сей домъ принадлежитъ К. Фронтону Сильному» — мною овладѣло жуткое чувство, и мнѣ показалось, что самъ Фронтонъ вотъ-вотъ выйдетъ изъ своей столовой, уставленной мраморной мебелью и украшенной яркими фресками, и заговоритъ со мною по-латыни. Чувство это упорно возвращалось, и, проходя по узкому переулку между двумя рядами низкихъ кирпичныхъ домовъ, я постоянно ожидалъ, что изъ-за угла главной улицы выйдетъ толпа жителей въ сандаліяхъ и туникахъ, съ голыми ногами и непокрытой головой, и пройдетъ въ храмъ Юпитера или на рынокъ суконщиковъ. Изъ крытаго театра какъ будто еще доносилось эхо послѣдней мелопеи, разыгранной греческими музыкантами. Въ большомъ циркѣ мнѣ чудились зрители, ожидающіе выхода гладіаторовъ, и въ низкихъ каменныхъ клѣткахъ, подъ поломъ арены, какъ будто еще корчились за крѣпкой желѣзной рѣшеткой призраки жертвъ, обреченныхъ на съѣденіе звѣрямъ.

Но никто не показывался на улицахъ Помпеи. Зрители и гладіаторы были мертвы, нѣсколько окаменѣлыхъ труповъ неподвижно лежали въ музеѣ, и волшебная палочка археологіи была безсильна воскресить ихъ для новой жизни.

Пусть же ихъ кости мирно покоятся въ оболочкѣ каменнаго туфа, замѣнившаго ихъ истлѣвшій тѣлесный покровъ. Античный городъ живетъ, и урокъ, провозглашаемый этими стѣнами и памятниками, такъ же ясенъ и внятенъ, какъ если бы его провозглашали вѣстники на каждой площади города.

Человѣкъ малъ и ничтоженъ, но человѣчество вѣчно. Культура и прогрессъ выдѣляются изъ самой души его съ непреодолимой органической силой, какъ тонкія нити шелка изъ утробы шелковичнаго червя. Двадцать вѣковъ тому назадъ культура развилась на этихъ ясныхъ берегахъ и стала расти и переплетаться, какъ колонія коралловъ, создающая Зеленый островъ въ водахъ Тихаго океана. Встрѣчныя струи властолюбія, суевѣрія и звѣрства, возникшія въ ея собственныхъ нѣдрахъ, остановили ея ростъ, и дикія волны варварства, бушевавшія у ея границъ, хлынули внутрь и смыли ее долой съ ея мраморныхъ основаній. И ночь, которая водворилась надъ человѣчествомъ, стала еще мрачнѣе, ибо она уже знала свѣтъ и лишилась его, и видѣла начало зари, которая возвратилась назадъ и погасла.

Но черезъ тысячу лѣтъ стихійная сила, которая заложена отъ вѣка въ нѣдрахъ человѣчества, воскресла съ тѣмъ же непреодолимымъ упорствомъ и пошла по тому же пути и мало-по-малу возстановила поверженное зданіе, организовала производство и торговлю, вымостила улицы, изваяла статуи, основала науку и искусство. Устои культуры изъ мраморныхъ стали желѣзными, и новая сѣть, вмѣсто Средиземнаго моря, схватила всѣ земные океаны, а поприщемъ ея служатъ пять материковъ, и вмѣсто связи римскаго гражданства, основавшей вооруженный миръ подъ охраной сотни легіоновъ, современнымъ мечтателямъ, подъ грохотъ скорострѣльныхъ пушекъ и автоматическихъ минъ, упорно грезится огромное международное братство. Цѣпи себялюбія и варварства въ нѣдрахъ современной культуры постепенно превращаются изъ неуклюжихъ желѣзныхъ веригъ въ тонкія стальныя проволоки и сцѣпленія гладкихъ рельсъ. Проволоки заряжены электричествомъ и убиваютъ на-лету, и каждый разрывъ рельсъ создаетъ ужасное крушеніе и отзывается землетрясеніемъ на сотни миль вокругъ, но даже въ противорѣчіяхъ современности больше вѣтвистаго сцѣпленія и планомѣрной связи силъ, чѣмъ было въ древности.

Творческій духъ прогресса, тотъ самый стихійный законъ, который ведетъ матерію по предустановленному пути отъ туманныхъ пятенъ къ покрытымъ зеленью планетамъ и отъ амёбы къ позвоночному животному, еще ярче отражается въ развитіи человѣчества. И если завтра какой-нибудь междупланетный вихрь или изверженіе снова сорветъ культуру съ ея огромныхъ якорей, духъ творчества готовъ назавтра снова приняться за дѣло, чтобы возстановить поверженное зданіе на еще болѣе широкихъ основахъ и снова вести человѣчество впередъ къ той же великой, отъ вѣка предуставленной цѣли.

Лугано, 1904.

Группа рабовъ собралась въ углу Педагогія, въ нижнемъ этажѣ Августова дворца. Они сидѣли на цыновкахъ, на деревянныхъ скамьяхъ и просто на мозаичномъ полу, гладко выметенномъ руками молодого прислужника Рутилія.

То были не простые рабы, ибо въ Педагогіи обиталъ верхній кругъ огромнаго рабочаго населенія, наполнявшаго домъ Августа. Младшіе изъ нихъ обучались здѣсь грамотѣ, изящнымъ искусствамъ и движеніямъ, другіе уже давно примѣняли свои таланты на службѣ утонченному вкусу своихъ господъ и были заняты цѣлый день, но къ вечеру они все же собирались въ Педагогій, который служилъ своего рода клубомъ для дворовыхъ слугъ и мастеровъ, принадлежавшихъ императору.

Дидаскалъ Софроній сидѣлъ на низкомъ табуретѣ, опираясь спиною на колонну. Это былъ сухощавый грекъ съ хитрыми глазами и сильной просѣдью въ прямыхъ черныхъ волосахъ. Онъ былъ чтецъ по ремеслу и сегодня провелъ весь день въ спальнѣ Люція Матерна, младшаго префекта дворца. Матернъ вернулся съ празднества по поводу извѣстія о побѣдѣ, одержанной надъ квадами цезаремъ Маркомъ Авреліемъ Коммодомъ, сыномъ божественнаго Марка, и у него трещала голова съ похмѣлья. Поэтому онъ заставилъ Софронія читать себѣ вслухъ избранные отрывки изъ трактата Сенеки «О нравахъ».

Мануцій изучалъ вмѣстѣ съ двадцатью товарищами и большимъ женскимъ хороводомъ повороты мудренаго танца, который долженъ былъ украсить новый праздникъ по поводу той же побѣды еще черезъ три дня.

Діадохъ высѣкалъ на мраморѣ многовѣщательную надпись: «Подъ щитомъ Коммода весь міръ счастливъ». Лицо Діадоха было мрачно. Онъ былъ строптивъ нравомъ, и предъ началомъ работы просидѣлъ сутки въ домашнемъ карцерѣ, куда управитель сажалъ провинившихся и, въ особенности, непочтительныхъ рабовъ.

Алексаменъ, младшій изъ всѣхъ, сидѣлъ, прислонившись къ стѣнѣ и опираясь подбородкомъ о сдвинутыя вмѣстѣ колѣни. Алексаменъ былъ писцомъ и уже третій годъ работалъ въ дворцовой библіотекѣ, прилежно списывая творенія Платона и Полибія. Въ послѣдній же мѣсяцъ Тиберій Семпроній Продикъ, изъ молодыхъ друзей Коммода, вмѣсто Полибія далъ ему списывать вольныя ксеніи Марціала. Покой юноши смутился нескромными и знойными стихами, но онъ исполнялъ свой трудъ съ прежнимъ тщаніемъ, и заглавныя буквы его новаго списка были еще правильнѣе и изящнѣе, чѣмъ прежде.