Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ четвертый. Скитанія [Старая орфография]

Къ великому моему изумленію, на пароходѣ были также пассажиры и изъ сюртучной публики. Одинъ изъ нихъ былъ туристъ, отставной лейтенантъ нѣмецкой гвардіи, въ шапочкѣ и гетрахъ, съ биноклемъ и маузеровскимъ ружьемъ, не говорившій ни слова по-русски.

Очевидно, на свѣтѣ развелось столько туристовъ, что наименѣе удачливѣе оттѣсняются на сѣверъ, какъ альпійскіе зайцы, сѣверные олени и пингвины, сперва въ Норвегію, потомъ въ Камчатку, потомъ и на берегъ Ледовитаго моря. Съ легкой руки Нансена завелась даже мода ѣздить на 86-ю параллель и, въ концѣ концовъ, вслѣдъ за герцогомъ Абруццкимъ и барономъ Толемъ шапочка и гетры туриста попадутъ и на Сѣверный полюсъ.

Лейтенантъ выѣхалъ изъ Берлина въ числѣ дюжины молодыхъ нѣмцевъ, которыхъ подобрало «Кольцевское общество для распространенія нѣмецкихъ туристовъ по всему свѣту», съ тѣмъ, чтобы показать имъ земной шаръ оптомъ и по заранѣе установленной программѣ (12.000 марокъ съ души).

Такіе туристы въ послѣдніе годы разводятся за границей десятками или дюжинами, какъ искусственные цыплята, и перевозятся съ мѣста на мѣсто, какъ свѣже-выведенныя устрицы, нуждающіяся въ провѣтриваніи.

Однако въ Коломбо нашему дюжинному туристу стало не въ моготу, и онъ сбѣжалъ, оставивъ за собою право на полученіе 7.845 марокъ и 14 пфениговъ по недоконченному билету.

Не зная, однако, что дѣлать съ своей свободой, лейтенантъ рѣшилъ объѣхать нѣмецкія колоніи, благодаря книжкѣ о колоніяхъ, купленной на базарѣ въ Гонконгѣ, но для начала попалъ во Владивостокъ, быть можетъ, для того, чтобы посмотрѣть контору Кунста и Альберса, гамбургскихъ королей владивостокской торговли.

Главной заботой лейтенанта были его усы, которые ни за что не хотѣли расти, хотя онъ смазывалъ ихъ какимъ-то патентованнымъ снадобьемъ, а на ночь завязывалъ столь же патентованнымъ бинтомъ новѣйшаго берлинскаго образца. Въ свободное отъ этихъ занятій время нѣмецъ писалъ дневникъ, выдержки изъ котораго онъ читалъ по временамъ избраннымъ слушателямъ. Я помню теперь только одно мѣсто: «Мѣхъ юколы довольно теплый, но не годится для вывоза. Жители обшиваютъ ею воротники шубъ, а высушеннымъ мясомъ юколы кормятъ собакъ». Я хотѣлъ было объяснить молодому путешественнику, что въ сущности юкола есть не что иное какъ сушеная рыба, но воздержался, чтобы не испортить впечатлѣнія. Кромѣ дневника нѣмецъ еще переписывалъ избранныя мѣста изъ энциклопедическаго словаря, дѣлалъ конспекты изъ сокращеннаго изданія Брема, «Жизнь животныхъ». Онъ отличался прожорливостью и единственный изъ всѣхъ пассажировъ потреблялъ несвѣжую солонину, безъ всякаго ущерба для своего здоровья и настроенія духа.

Другой путешественникъ былъ молодой еврей изъ Архангельска, Гершкензонъ по имени, коммивояжеръ замшеваго завода, который пріѣхалъ въ сѣверные порты искать счастья и дешевыхъ оленьихъ шкуръ. Это былъ плотный рыжеватый малый съ развязнымъ купеческимъ разговоромъ и дешевымъ гостинодворскимъ глянцемъ. Всѣ его помыслы были сосредоточены на ѣдѣ, и такъ какъ кормили на «Гиринѣ» плохо, то онъ съ утра до вечера грызся съ капитаномъ и капитаншей, ругался и даже дрался съ прислугой.

Нѣсколько странно было видѣть, что свою обычную порцію водки онъ закусывалъ соленой рыбой вмѣсто ветчины.

— Душа моя не лежитъ къ свинству-съ! — пояснялъ онъ съ особеннымъ приказчичьимъ отлетомъ. — Мы лучше лососинки-съ!

Онъ по-своему былъ шовинистомъ, не хуже любого охотнорядца, но подъ конецъ разсказалъ совсѣмъ неожиданную эпопею.

— Что за чортъ! — жаловался онъ. — Нигдѣ жить не даютъ!.. Пробовалъ я ремеслу учиться, все равно. Въ Архангельскѣ я скорнякъ, а въ Тюмени они и вниманія не обращаютъ. Я на ярмарку пріѣхалъ, а они говорятъ: «пошелъ вонъ!» Не знаемъ, какъ и жить!..

Оказалось, что и сюда онъ попалъ въ смутной надеждѣ, что на Дальнемъ Сѣверѣ ему разрѣшатъ торговлю.

— Хоть бы у насъ денегъ не было! — жаловался онъ. — Слава Богу, есть чѣмъ дѣло завести!.. Вотъ у моей невѣсты отецъ, богатый человѣкъ, будемъ говорить прямо, — ростовщикъ!.. «Заведи, говоритъ, какое-нибудь дѣло, я свой капиталъ вложу!» Теперь съ процентами плохо, — пояснилъ Гершкензонъ. — Возьми восемь процентовъ годовыхъ, да въ казну пошлину отдай, да расходы. Почти ничего и не очистится. Поневолѣ предпріятіе нужно затѣвать!..

Узнавъ, что я былъ на Чукотскомъ носу, онъ тотчасъ же заинтересовался и принялся разпрашивать.

— Вотъ бы тамъ дѣло завести!.. — мечталъ онъ. — Какъ вы думаете, разрѣшатъ?.. Намъ, евреямъ?.. Я бы цѣлую колонію устроилъ. У меня братъ скорнякъ, другой братъ лайковый мастеръ. Свой пароходъ купимъ, китобойную шкуну заведемъ.

— А кто же у васъ будетъ китовъ убивать? — спросилъ я не безъ изумленія.

— Сами будемъ, — отвѣчалъ Гершкензонъ. — Вы что думаете-съ? Мои братья на Мурманъ ходили, по Бѣлому морю плавали… Въ Архангельскомъ тоже безъ морского промыслу прожить нельзя-съ!.. Какъ вы думаете, разрѣшатъ, а? — приставалъ онъ ко мнѣ. — Какъ вы изъ подъ себя думаете?

— Торговля-то тамъ невелика! — возразилъ я. — Смотрите, не промахнитесь!..

— Ого! — воскликнулъ Гершкензонъ. — Однѣ моржовыя шкуры… У насъ моржевая шкура тридцать рубликовъ ходитъ за штуку, да еще накланяешься!.. Ворвань, усъ, зубъ, пушнина, оленій товаръ. Много кой-чего!.. Можно 300 на 100 нажить.

Глаза его загорѣлись плотояднымъ блескомъ, но тотчасъ же потухли.

— Какъ вы думаете, разрѣшатъ… А? — тревожно повторилъ онъ свой постоянный вопросъ.

Я не зналъ, что отвѣчать ему. Можно ли разрѣшить евреямъ завести первую русскую факторію на Чукотскомъ носу, для того, чтобы архангельская фирма Гершкензонъ съ братьями замѣнила калифорнійскую (и тоже еврейскую) компанію Рота и Блюма, и будетъ ли отъ этого лучше туземцу? Съ другой стороны, не все ли равно, кто будетъ расхищать скудное богатство полярной жизни и получать триста на сто?.. И можно ли сдѣлать, чтобы туземцу было лучше въ этихъ широтахъ?

Пароходъ «Гиринъ», который мои казаки тотчасъ же перекрестили въ «Горюна» представлялъ смѣшеніе языковъ.

Капитанъ былъ чухонецъ, жена его эстонка, одинъ младшій помощникъ — латышъ, а другой — гельсингфорскій финнъ.

Матросы были японцы, носильщики корейскіе, прислуга китайская, даже по-англійски здѣсь говорили плохо. Единственный русскій на пароходѣ былъ старшій помощникъ капитана, и на его плечахъ лежала вся работа. Отъ постоянной возни съ тихо-океанскими народами у него развилась мизантропія.

— Господи! — съ озлобленнымъ отчаяніемъ вскрикивалъ онъ иногда, останавливаясь на бѣгу и взмахивая руками. — Уйти бы отъ васъ! На мачту залѣзть! На маякъ наняться!..

Жизнь на маякѣ вообще была его любимой мечтой.

— Никто тебя не найдетъ, никто не потревожитъ, — часто расписывалъ онъ послѣ второй бутылки пива. — Лампу заправилъ, машинку завелъ и правъ! Туманъ будетъ — въ колоколъ звони. Хочешь — спи, хочешь — трубку кури!.. Воля!